Америка - Франц Кафка Страница 6

— А сейчас, — воскликнул сенатор, — скажи мне откровенно, признаешь ты меня своим дядей или нет.

— Ты — мой дядя, — сказал Карл и поцеловал ему руку, а тот в свою очередь поцеловал его в лоб. — Я очень рад, что встретил тебя, но ты заблуждаешься, полагая, что родители всегда отзываются о тебе плохо. Не говоря уж о том, что в твоей речи были и еще кое-какие погрешности, я имею в виду, в действительности дело обстояло не совсем так. Да ты и не можешь по-настоящему верно судить отсюда обо всех обстоятельствах, а кроме того, я думаю, невелика беда, если даже присутствующие не вполне точно информированы о предмете, который вряд ли представляет для них большой интерес.

— Отлично сказано, — произнес сенатор, подведя Карла к явно сочувствующему капитану, и спросил: — Ну не замечательный ли у меня племянник?

— Я счастлив, — сказал капитан с поклоном, свидетельствующим о военной выучке, — я счастлив, господин сенатор, познакомиться с вашим племянником. Для моего корабля особая честь — послужить местом подобной встречи. Правда, путешествие четвертым классом было, наверное, весьма утомительным, ну да ведь никогда не знаешь, кого везешь. Мы, конечно, делаем все возможное, чтобы максимально облегчить путешествие пассажиров четвертого класса, гораздо больше, например, чем американские компании, но превратить такой рейс в сплошное удовольствие нам пока, увы, не удалось.

— Мне это не повредило, — сказал Карл.

— Ему это не повредило! — громко смеясь, повторил сенатор.

— Боюсь только, мой чемодан потерян… — И тут Карл вспомнил все, что произошло и что еще оставалось сделать, осмотрелся: присутствующие, онемевшие от удивления и пиетета, замерли на своих местах, устремив на него взгляды. Только на лицах портовых чиновников — если вообще удавалось заглянуть под маску сурового самодовольства — читалось сожаление: дескать, надо же нам было прийти сюда так не ко времени! — и карманные часы, которые они выложили перед собой на стол, были, по-видимому, для них важнее всего того, что происходило и еще могло произойти в канцелярии.

Первым после капитана, как ни странно, выразил свою радость кочегар.

— Сердечно вас поздравляю, — сказал он и пожал Карлу руку, вложив в это пожатие и нечто вроде благодарности. Когда он хотел было обратиться с аналогичной речью к сенатору, тот отпрянул назад, дав кочегару понять, что он преступает границы дозволенного; кочегар тотчас отказался от своего намерения.

Остальные, однако, сообразили теперь, что надо делать, и вокруг Карла и сенатора началось столпотворение. Так и вышло, что Карл получил поздравление даже от Шубала и принял его с благодарностью. Последними среди вновь воцарившегося спокойствия подошли портовые чиновники и произнесли два слова по-английски, что произвело забавное впечатление.

Сенатор был решительно настроен вкусить радость полной мерой и потому стремился запечатлеть в своей памяти и в памяти всех присутствующих даже малосущественные обстоятельства, к чему все отнеслись не только терпеливо, но и с интересом. Он сообщил, что на всякий случай занес особые приметы Карла, упомянутые в письме кухарки, в свою записную книжку. И вот во время несносных разглагольствований кочегара, он, чтобы отвлечься, вытащил записную книжку и забавы ради попытался сопоставить внешность Карла со служанкиным описанием, конечно же далеким от детективной точности.

— Вот так находят племянников! — произнес он в заключение таким тоном, будто надеялся еще раз услышать поздравления.

— Что же теперь будет с кочегаром? — спросил Карл, пропустив мимо ушей последнюю тираду дяди. Он полагал, что в новом своем положении может высказывать все, что думает.

— Кочегар получит то, что заслуживает, — сказал сенатор, — и что господин капитан считает нужным. Я полагаю, мы сыты кочегаром по горло; в этом, без всякого сомнения, со мной согласится любой из присутствующих.

— Не в этом дело, речь ведь идет о справедливости, — возразил Карл. Он стоял между дядей и капитаном и, по-видимому, в силу этого вообразил, что решение находится в его руках.

Тем не менее кочегар, похоже, ни на что уже не надеялся. Он запихнул пальцы за брючный ремень, из-под которого от порывистых движений выбилась узорчатая рубашка. Его это ничуть не волновало; он выплакал все свои беды — пускай напоследок полюбуются его лохмотьями, а там и за дверь выставят. Он прикинул, что стюард и Шубал, как самые низкие по званию среди присутствующих, окажут ему эту последнюю любезность. Тогда Шубал успокоится и не будет больше приходить в отчаяние, как говорил старший кассир. Капитан сможет набрать команду сплошь из румын, всюду будут говорить по-румынски, и, быть может, все действительно наладится. Кочегары не станут больше пустословить в бухгалтерии; в благосклонной памяти останется только его нынешняя болтовня, ибо она, как только что заявил господин сенатор, послужила косвенной причиной его встречи с племянником. Кстати, этот племянник сегодня не раз пытался быть ему полезным и потому более чем достаточно отблагодарил его за нечаянную услугу — знакомство с дядей-сенатором; кочегару и в голову не приходило требовать от Карла чего-либо еще. Впрочем, он бы тоже хотел быть племянником сенатора, до капитана он покуда не дорос, но в конце концов из уст капитана он и услышит сердитое слово. В соответствии со своим намерением кочегар старался не смотреть на Карла, но, к сожалению, в этой враждебной комнате не оставалось иной отрады для его глаз.

— Не пойми ситуации превратно, — сказал Карлу сенатор, — речь, конечно, о справедливости, но одновременно и о дисциплине. То и другое, особенно последнее, находится здесь в ведении господина капитана.

— Так и есть, — пробормотал кочегар. Те, кто обратил на это внимание и расслышал его слова, удивленно улыбнулись.

— Однако мы уже и так помешали господину капитану в его делах, которых у него по прибытии в Нью-Йорк, безусловно, накопилось очень много, и нам давно пора покинуть судно, а не то, чего доброго, эта пустячная перебранка двух машинистов превратится по нашей милости в большой скандал. Впрочем, милый племянник, твои побуждения я вполне понимаю, но именно это дает мне право поскорее увести тебя отсюда.

— Я тотчас же прикажу спустить для вас шлюпку, — сказал капитан, к удивлению Карла ни словом не возразив на заявление дяди, которое, несомненно, могло быть воспринято как самоуничижительное.

Старший кассир со всех ног бросился к столу и по телефону передал боцману приказ капитана.

«Время не ждет, — подумал Карл, — но я не могу ничего сделать, не причинив всем обиды. Не могу же я теперь оставить дядю, когда он с таким трудом наконец нашел меня. Правда, капитан учтив, но это и все. На дисциплине его вежливость кончается, и дядя, безусловно, высказал его сокровенные мысли. С Шубалом я говорить не хочу и даже жалею, что подал ему руку. А все остальные здесь — просто шваль».

С такими мыслями он медленно подошел к кочегару, вытащил его правую руку из-под ремня и легонько пожал.

— Почему ты ничего не говоришь? — спросил он. — Почему все это терпишь?