Вендетта, или История всеми забытого - Мария Корелли Страница 6

Затем наступил долгий период беспамятства, неподвижности и тьмы. Казалось, я погрузился в некий глубокий источник забвения и мрака. Будто во сне, передо мной все еще мелькали какие-то образы, сперва расплывчатые, но со временем начавшие обретать смутные очертания. Надо мной нависали странные трепещущие существа: тоскливые глаза смотрели на меня из едва видимого глубокого мрака, длинные костлявые пальцы, хватавшие пустоту, то ли предупреждали меня, то ли мне угрожали. Затем очень медленно перед моим взором возникло видение размытого красного тумана, словно на грозовом закате, и из середины этой кроваво-красной дымки ко мне приблизилась огромная черная рука. Она толкнула меня в грудь, схватила за горло чудовищной хваткой и железным натиском прижала к поверхности, на которой я лежал. Я забился, пытаясь высвободиться, мне хотелось закричать, но эта жуткая сила лишала меня дара речи. Я извивался вправо и влево, стараясь выскользнуть, но черная безжалостная рука точно сковала меня. И все же я продолжал бороться с жуткой, навалившейся на меня силой, которая стремилась сокрушить меня. И медленно, мало-помалу, я наконец-то одержал победу!

Я проснулся! Боже милосердный! Где же я находился? В какой жуткой атмосфере, в какой непроглядной тьме? Постепенно ко мне вернулись чувства, и я вспомнил свою недавнюю болезнь. Монах, человек по имени Пьетро – где они? Что они со мной сделали? Постепенно я начал понимать, что лежу на спине и… на чем-то очень твердом. Зачем они вытащили подушки у меня из-под головы? Какое-то покалывание пробежало у меня по жилам, я с удивлением ощутил собственные руки, они были теплыми, и сердце мое билось достаточно быстро, хоть и неровно. Но что же мешало мне дышать?! Воздуха, воздуха! Мне нужен воздух! Я поднял руки – и о ужас! Они уперлись в нависавшую надо мной твердую поверхность.

И тут правда озарила меня яркой и быстрой, как молния, вспышкой! Меня похоронили, похоронили заживо, а деревянное узилище, окружавшее меня, оказалось гробом! Меня охватило неистовство, превосходящее ярость обезумевшего тигра, и я начал изо всех сил рвать и царапать проклятые доски, всю силу рук и плеч вложив в попытки разбить и открыть заколоченную крышку! Но все мои усилия были тщетны! От ярости и ужаса я еще больше обезумел. Насколько легче любая смерть по сравнению с моей! Я задыхался, чувствовал, как глаза у меня вылезают из орбит, из носа и изо рта хлынула кровь, а по лбу стекали ледяные капли пота. Я остановился, ловя ртом воздух. Затем, собрав все силы перед еще одним яростным усилием, отчаянным движением уперся всеми конечностями в крышку моего тесного узилища. Она затрещала и подалась в стороны! И тут меня охватил новый прилив ужаса, и я рухнул на спину, тяжело дыша.

Если… если меня похоронили в могиле, с леденящим ужасом думал я, какой смысл открывать гроб и обсыпать себя рыхлой землей, влажной, кишащей червями и костями мертвецов, всепроникающей землей, которая забьет мне рот и глаза, навеки заставив меня замолчать?! Эта мысль сверлила мне мозг, и рассудок мой был на грани помутнения! Я рассмеялся – подумать только! – и мой смех отдался у меня в ушах, как последний хрип умирающего. Но я мог дышать свободнее, даже оцепенев от страха, и чувствовал воздух. Да! Дивный свежий воздух как-то проник внутрь. Ободренный и воодушевленный осознанием этого факта, я нащупал образовавшуюся щель, а потом с невообразимой быстротой и силой принялся расшатывать доску, пока вдруг вся боковина гроба не подалась в сторону, так что я смог поднять крышку. Я вытянул руки, и никакая земля не мешала их движениям. Я ощущал воздух – и только. Поддавшись порыву, я выпрыгнул из ненавистного ящика и упал, пролетев небольшое расстояние, поранив руки и колени обо что-то напоминающее каменную кладку. Рядом со мной, издав глухой звук, упало что-то тяжелое.

Вокруг царил непроглядный мрак. Однако можно было дышать, и воздух был прохладным и освежающим. Превозмогая боль, я с трудом сел на том месте, куда упал. Конечности у меня оставались затекшими и непослушными, к тому же я поранился и меня бил лихорадочный озноб. Но мысли прояснились, их дикая череда сделалась ровной и упорядоченной, прежнее безумное волнение понемногу улеглось, и я начал размышлять о своем положении. Разумеется, меня похоронили заживо – в этом не оставалось ни малейших сомнений. Сильная боль, скорее всего, сменилась долгим беспамятством. Люди в трактире, куда меня привели больным, сразу же решили, что я умер от холеры. Охваченные паникой, с непристойной поспешностью, свойственной всем итальянцам, особенно во время холеры, они затолкнули меня в один из неказистых гробов, которые тогда сотнями делали в Неаполе, – простой ящик из тонких досок, какие наспех сколачивались в охваченном страхом городе. Но как же я превозносил эту небрежную работу! Окажись я в более прочном гробу, кто знает, не увенчались ли бы полным провалом мои самые отчаянные и яростные усилия? От этой мысли я содрогнулся. И все же мне не давал покоя вопрос: где я? Я обдумал свое положение со всех сторон и какое-то время не мог прийти ни к какому разумному заключению. Однако постойте! Я вспомнил, что назвал монаху свое имя и он знал, что я – единственный отпрыск богатого рода Романи.