Иерусалим - Сельма Лагерлеф Страница 59

Второй собеседник, казалось, собравшись с мужеством, ответил на последние нападки:

— Ты забываешь, что именно в это время произошло событие, придавшее Голгофе блеск и славу. В это время мудрая царица Савская посетила Соломона, и царь принял ее в своем дворце, который назывался «Дом из ливанского дерева», потому что был построен из бревен, привезенных из далекого Ливана.

— Когда Соломон привел арабскую царицу полюбоваться на эту невиданную постройку, она обратила внимание на одно бревно необычайной толщины. Когда его рассмотрели ближе, оно оказалось сросшимся из трех стволов. Мудрая царица содрогнулась, увидев это дерево во дворце царя, и поспешила рассказать его историю. Она поведала царю, что ангел, охранявший вход в рай после изгнания первых людей, впустил однажды в великолепные райские сады Сифа, сына Адама.

— Ему было позволено идти вперед, пока он не увидит древа жизни. Когда же Сиф уходил обратно, ангел дал ему три зерна чудесного дерева. Сиф посадил эти зерна на могиле Адама на ливанской горе, и из них выросли три ствола, сросшиеся в одно дерево. «И это самое дерево, — сказала царица, — срубили для тебя дровосеки царя Хирама, о царь, и вот оно вложено в стену твоего дворца. Но сказано, что на этом стволе должен умереть человек, и, когда это случится, Иерусалим падет и все племена Израилевы рассеятся по миру». Чтобы избежать исполнения этого мрачного пророчества, царица посоветовала Соломону уничтожить это дерево. И Соломон повелел вынуть ствол из стены дворца и бросить его в купель Вифезду.

За этим длинным рассказом последовало глубокое молчание, миссис Гордон начала думать, что этим все и кончится, колокол зазвучал снова:

— Я вспоминаю те тяжелые времена. Я видел, как храм был разрушен и весь народ заключен в темницы. Где же были тогда твои слава и могущество, о Святая скала?

Голос Святой скалы ответил после некоторого молчания:

— И все-таки я всемогущ! И хотя я пал, я снова сумел подняться. Разве ты не помнишь, каким блеском я сверкал во времена Ирода? Помнишь три преддверья, ведущие в храм? Помнишь огонь на жертвенном алтаре, который поднимался высоким пламенем, озаряя ночью весь город? Помнишь Царский портик Ирода, называемый «прекрасным», который состоял более, чем из полутора сотен порфировых колонн? Помнишь благоухание благовоний, сжигаемых в храме, которое при западном ветре доносилось до Иерихона? Помнишь, с каким гулом распахивались медные врата? Помнишь вавилонскую завесу перед Святая Святых, затканную розами и нитями чистого золота?

Со стороны храма прозвучал отрывистый резкий ответ:

— Я помню все это, но помню также, что в те времена Ирод велел вычистить купель Вифезды и что его работники нашли на дне ее Древо Жизни, находившееся некогда в стене дворца Соломона, и выбросили на берег толстый ствол.

— Вспомни еще, — с гордым торжеством продолжал голос камня, — вспомни еще блестящий город, в котором цари иудейские жили на Сионе, а римляне и чужестранцы в окрестностях Везефы! А помнишь крепость Мариамны и крепость Антония? Помнишь ли несокрушимые врата и стену с башнями, окружавшую город?

— Да, я все помню, — отвечал колокол, — но я помню и то, что именно в это время член синедриона Иосиф Аримафейский приказал вырыть могильный склеп в своем загородном саду, прилегавшем к Голгофе.

Голос камня, несколько вздрогнув, продолжал неустрашимо:

— Помнишь огромные толпы людей, сходившиеся на большие праздники в Иерусалим? Ты не забыл еще, как на всех дорогах Палестины кишел народ, а склоны горы вокруг города были тесно заставлены палатками? Ты помнишь, как народы Рима, Афин, Дамаска и Александрии стремились сюда, чтобы созерцать красоты храма и города? Помнишь ты еще гордый град Иерусалим?

Колокол прозвучал с непоколебимой уверенностью:

— Несомненно я помню все это, я не забыл также, что как раз в это время палачи Пилата нашли Древо Жизни на берегу купели Вифезды и сделали из него крест, на котором должен был быть распят осужденный преступник.

— Презираемым и непризнанным был ты всегда, — прозвучал горький ответ. — Но до тех пор ты был, по крайней мере, незаметным пятном на земле. А в те времена на тебя навлекли позор, ибо палачи Пилата выбрали тебя местом для казни. Я помню тот день, когда на Голгофе воздвигли три креста.

— Я был бы достоин презрения, если бы когда-нибудь забыл этот день! — возразил ему торжественно голос храма, и слова разнеслись далеко в воздухе, словно сопровождаемые хвалебным пением невидимых хоров. — И я помню так же, что в то время, когда на скалистой Голгофе был водружен деревянный крест, на горе Мориа совершилось великое пасхальное жертвоприношение. Пышно одетые входили израильтяне в украшенные колоннами преддверья храма. Среди толпы шли люди с длинными шестами в руках, на которых висели жертвенные агнцы. И когда толпа наполнила весь храм, так что не было больше ни одного свободного места, врата храма захлопнулись и трубные звуки возвестили начало празднества.

— Жертвенные животные были повешены между колонн и заколоты. Священники стояли длинными рядами поперек храмового двора, собирали кровь жертвенных животных в золотые и серебряные чаши и возливали ее на пылающий жертвенный алтарь. Крови было пролито так много, что она залила весь двор, и священники должны были стать на скамейки, чтобы не замочить в крови края своих белоснежных одеяний. И в то мгновение, когда Распятый на Голгофе испустил дух, великое пасхальное жертвоприношение в храме было прервано. Глубокий мрак окутал святилище, весь храм сотрясся до основания, и вавилонская завеса в храме разорвалась надвое в ознаменование того, что с этого часа слава, могущество и святость Мориа переходят к Голгофе.

— Землетрясение не обошло и Голгофу, — произнес первый голос, — вся гора дала трещины.

— Да, — подхватил храм в прежнем торжественном тоне. — На вершине Голгофы образовалась глубокая трещина, и через нее кровь с креста стекла глубоко до самого могильного склепа, возвестив и первому грешнику, и первосвященнику, что искупление свершилось.

В ту же минуту в церкви раздался громкий и ликующий перезвон колоколов, а со стороны минарета мечети донеслось заунывное пение, призывающее правоверных.

Миссис Гордон поняла, что наступил час молитвы, и ей показалось, будто обе спорящие святыни хотели дать излиться обуревавшим их чувствам гордости и унижения.

Едва только смолкли колокола, как мечеть заговорила в прежнем торжественном тоне:

— Я великая скала, пребывающая с начала мира, а что такое Голгофа? Я есть то, что я есть, никто не может усомниться, где ему искать меня, а как найти Голгофу? Где гора, в глубину которой погрузился крест? Никто этого не знает. Где гробница, куда был положен Христос? Никто с уверенностью не может указать места.

Быстро прозвучал ответ с Голгофы:

— И ты возводишь на меня все эти обвинения? Тебе следовало бы знать местоположение Голгофы, ты достаточно стар для этого. Целые тысячелетия видел ты Голгофу на ее месте перед Вратами Правосудия.