Смерть героя - Ричард Олдингтон Страница 56

– Ты правда едешь завтра в Дьепп? – не без грусти спросил Джордж.

Фанни стиснула его локоть и быстро и ловко поцеловала его в тот миг, как машина рванулась вперед и их качнуло друг к другу.

– Никуда я не еду, глупенький! Мы будем вместе, если только тебя не замучает совесть. Но всегда полезно иметь алиби. Люди, знаешь ли, все еще поднимают шум из-за чужой «репутации».

– Ну, а вдруг мы с ними где-нибудь столкнемся или встретим еще кого-нибудь из твоих знакомых?

– Я скажу, что передумала или что в Дьеппе мне стало скучно и я сразу вернулась.

Квартирка у Фанни была крохотная, но очень чистенькая и современная. Джорджу, после его большой, живописной, но грязноватой комнаты с панелями по стенам, так и отдающей восемнадцатым веком, опрятные комнатки Фанни, веселая окраска стен и белый кафель ванной показались просто очаровательными. В числе многих других талантов Фанни обладала даром неправдоподобно дешево снимать отличные квартиры, премило обставлять их за какие-нибудь пять фунтов и содержать в идеальном порядке, не суетясь и не поднимая шума. Обычно она меняла свою резиденцию раза два в год, и всегда к лучшему. Как приятна такая практичность и деловитость в других, особенно когда сами вы этими качествами не отличаетесь! Я не хочу сказать, что Джордж был уж совсем непрактичен, но мелочи повседневной жизни нагоняли на него тоску. Когда у тебя так много других дел и так мало времени, рассуждал он, не стоит привередничать из-за квартиры и обстановки, обидно тратить жизнь на такие пустяки. И, однако, он тут же решил, что им с Элизабет надо выбраться из Сохо. Уж очень там грязно и противно. Фанни была изумительная любовница. По крайней мере, так думал Джордж. И суть не только в том, что по сравнению со смуглой, несколько суховатой и девически скованной Элизабет она казалась особенно золотистой, гибкой и податливой, – нет, она занималась любовью с истинным увлечением. Для нее это было искусство. Не тягостный долг, не унизительная необходимость, не цепь экспериментов, приносящих все новые разочарования, – но упоительное искусство, в котором могли выразиться во всей полноте свойственные ей жизнелюбие и неугомонная энергия. Как все великие артисты, она была совершенно бескорыстна: поборница искусства для искусства. Она тщательно выбирала себе любовников и даже предпочитала тех, что победнее, чтобы ее никто не заподозрил в корыстных помыслах или в стремлении сделать карьеру. «Туше» у нее было гениальное, и она не желала тратить его понапрасну. Не будь она великой любовницей, из нее вышел бы неплохой скульптор. Но, как все художники, она была требовательна и тщеславна. Она не желала зарывать талант в землю. Если партнер не отзывался всем существом и не умел оценить ее по достоинству, она старалась поскорей от него отделаться. Все эти скованные, неуклюжие англичане не в ее вкусе. Нет уж, спасибо! Быть может, поэтому она так много жила за границей. Но этот англичанин не был ни скованным, ни неизлечимо неуклюжим. Пожалуй, грубоват, не хватает лоска, стиля, но под руководством опытной наставницы быстро сделает успехи. Острым глазом художника Фанни давно уже заметила, что Джордж обещает много. Он от природы восприимчив, и, что гораздо важнее, ему свойственна особая, артистическая чуткость, которая находит высшую отраду в том, чтобы дарить наслаждение. Он не тупой бык и не хвастливый индюк. Фанни была довольна: она не ошиблась в выборе…

До возвращения Элизабет Джордж больше не работал. И прекрасно сделал, так как ему совсем не вредно было отдохнуть. Он остался у Фанни. Обедали они либо на скорую руку дома, либо в таких местах, где заведомо нельзя было встретить знакомых: в обжорках, где завсегдатаями были маклеры из Сити, в каких-то забавных кабачках, где на полу, густо посыпанном опилками, стояли неуклюжие плевательницы и можно было, усевшись на высокие табуреты перед стойкой, съесть жаркое и две порции овощей и выпить пива. Они заходили в мюзик-холлы самого невысокого пошиба, пересмотрели чуть ли не все наивные и грубые фильмы тех дней – хороши были только чаплинские, – и шутки ради побывали в Вестминстерском аббатстве, куда вовек не заглядывает ни один коренной житель Лондона. И решили, что внутри оно больше всего похоже на мастерскую чрезвычайно бездарного скульптора академической школы, разместившуюся в слишком тесном для нее, но довольно красивом готическом сарае. Фанни терпеть не могла готику, – от всех этих стрел и загогулин у нее мороз идет по коже, заявила она; а Джордж сказал, что истинный дух средневековой скульптуры лучше всего поймешь, заглянув под скамью в ложе каноников. Но ссориться из-за этого они не стали. Они были слишком счастливы.

Об Элизабет они больше не говорили до кануна того дня, когда она должна была вернуться.

– Ты, конечно, пойдешь ее встречать? – спросила Фанни.

– Да, конечно.

– Что ж, передай от меня привет.

– Надо бы ей все рассказать, – в раздумье произнес Джордж.

Фанни мигом поняла, чем это грозит. Ее «свобода» была несколько иного сорта, чем довольно отвлеченная и возвышенная «свобода», которую проповедовала Элизабет. Фанни смотрела на вещи проще и практичней; к тому же она неплохо разбиралась в людях и знала Элизабет куда лучше, чем Джордж. И Джорджа она тоже знала неплохо. Если Джордж все расскажет Элизабет, взрыва не миновать: Элизабет в два счета забросит свои теории, как было и в прошлый раз. Но и посвящать Джорджа в истинное положение дел нет никакого смысла. А с другой стороны, Фанни вовсе не хотелось ни терять его, ни «отбивать» у Элизабет, – это желание пришло много позже, когда Элизабет первая бросилась в драку. Нет, с Джорджем надо справиться, пользуясь мужским тупоумием.

– Что ж, расскажи ей, если хочешь. Но я на твоем месте не стала бы с ней это обсуждать. Она, конечно, уже давным-давно подсознательно чувствует наше с тобой влечение друг к другу и ничего не имеет против, это видно по тому, как она держится. По-моему, совсем незачем без конца судить и рядить о таких глубоко личных делах, которые касаются только двоих. Слова просто гипнотизируют нас, нам кажется, будто существует только то, о чем заговоришь вслух. Да разве можно передать словами такие тонкие и сложные чувства и оттенки? Нам потому и нужны прикосновения, что слова бессильны. Скажи Элизабет не словами, просто люби ее крепче.

– Так, значит, по-твоему, она все знает?

Фанни ощутила легкую досаду. Ну почему до него не доходит, почему он не понимает намека?

– Если она такая проницательная и искушенная, как говорит нам, она давным-давно должна была почувствовать, что это может случиться. И если она ни словом не обмолвилась, значит, она просто не хочет с тобой об этом говорить. Раз она не против, больше ничего и не нужно.

– Но ведь она считает, что в любви надо быть совершенно откровенными и рассказывать друг другу всю правду о своих увлечениях.

– Вот как? Ну, во всяком случае, мой тебе совет: ничего не говори, пока она сама тебя не спросит.

– Хорошо, дорогая, пусть будет по-твоему.

Джордж, как и полагается, встретил Элизабет на вокзале. Она была счастлива вернуться в Лондон, вырваться из затхлой атмосферы родительского дома, из этой надутой и чинной мещанской скуки. Она высунулась из окошка такси, жадно втянула воздух.