Потоп. Том 1 - Генрик Сенкевич Страница 53

— Едем тогда не мешкая в Кейданы! — сказал пан Станислав.

— Да ведь и я получил приказ привести хоругвь в боевую готовность, а самому в течение трех дней явиться в Кейданы, — подхватил пан Михал. — Надо, однако, показать вам этот приказ, из него видно, что князь воевода думает уже о шведах.

С этими словами Володыёвский открыл ключом шкатулку, стоявшую на скамье под окном, достал сложенную вдвое бумагу и, развернув, начал читать:

«Милостивый пан Володыёвский, полковник!

С великою радостью прочитали мы твое донесение о том, что хоругвь уже готова и в любую минуту может двинуться в поход. Держи ее, милостивый пан, в боевой готовности, ибо страшная приходит година, какой еще не бывало, сам же спешно явись в Кейданы, где мы будем ждать тебя с нетерпением. Ежели до слуха твоего дойдут какие-либо вести, ничему не верь, покуда не узнаешь обо всем из наших уст. Мы поступим так, как повелевает нам бог и совесть, невзирая на то, что людская злоба и неприязнь могут о нас измыслить. Но вместе с тем мы рады тому, что приходят такие времена, когда явным станет, кто истинный и преданный друг дома Радзивиллов и даже in rebus adversis [71]готов ему служить. Кмициц, Невяровский и Станкевич уже привели свои хоругви; твоя же пусть остается в Упите, ибо там она может понадобиться, а может, вам придется двинуться на Подляшье с двоюродным братом моим, ясновельможным князем Богуславом, конюшим литовским, коему вверено начальство над значительною частью наших сил. Обо всем этом ты подробно узнаешь от нас, а покуда повелеваем незамедлительно выполнить приказы и ждем тебя в Кейданах.

Януш Радзивилл,

князь Биржанский и Дубинковский,

воевода Виленский, Великий гетман Литовский».

— Да! По письму видно, что новая война! — сказал Заглоба.

— А коли князь пишет, что поступит, как повелевает ему бог и совесть, стало быть, будет бить шведов, — прибавил пан Станислав.

— Мне только то удивительно, — заметил Ян Скшетуский, — что он пишет о верности не отчизне, а дому Радзивиллов, — ведь отчизна значит больше, нежели Радзивиллы, и спасать надо в первую очередь ее.

— Это у них такая повадка княжья, — возразил Володыёвский, — хоть и мне это сразу не понравилось, ибо я служу не Радзивиллам, а отчизне.

— Когда ты получил это письмо? — спросил Ян.

— Сегодня утром, и после полудня хотел ехать. Вы вечерком отдохнете с дороги, а я завтра, наверно, ворочусь, мы и двинемся тотчас с хоругвью, куда прикажут.

— Может, на Подляшье? — высказал предположение Заглоба.

— К князю конюшему! — повторил пан Станислав.

— Князь конюший Богуслав тоже сейчас в Кейданах, — возразил Володыёвский. — Любопытный человек, вы к нему получше присмотритесь. Славный воитель, а рыцарь и того славней, но польского в нем ни на грош. Одевается по-иноземному, говорит по-немецки, а то и по-французски лопочет так, точно орехи грызет, час можешь слушать его разговор и ничего не поймешь.

— Князь Богуслав под Берестечком храбро сражался, — заметил Заглоба, — да и пехоту выставил добрую, немецкую.

— Кто ближе его знает, не очень его хвалит, — продолжал Володыёвский. — Он только немцев и французов любит; да и нет ничего удивительного, — мать-то у него немка, дочь бранденбургского курфюрста; его покойный отец не только не взял за нею никакого приданого, но и сам должен был еще приплатить, — видно, у этих князьков карманы тощие. Но Радзивиллам важно иметь suffragia [72]в Священной Римской империи, князьями которой они состоят [73], потому-то они с такой радостью роднятся с немцами. Мне об этом пан Сакович сказал, старый слуга князя Богуслава, которому тот дал староство Ошмянское. Он и пан Невяровский, полковник, ездили с князем Богуславом за границу, в разные заморские края, и на поединках всегда бывали у него секундантами.

— Сколько же у него было поединков? — спросил Заглоба.

— Как волос на голове! Пропасть он погубил заграничных князей да графов, французских и немецких; говорят, человек он горячий и храбрый и за всякое слово вызывает на поединок.

Станислав Скшетуский, вызванный из задумчивости, вмешался в разговор:

— Слыхал и я про князя Богуслава, от нас недалеко до Бранденбурга, где он вечно пропадает у курфюрста. Помню, еще отец вспоминал, как отец князя Богуслава женился на немецкой княжне и как народ роптал, что такой знатный дом роднится с иноземцами; но, может, оно и к лучшему, ведь теперь курфюрст, как родич Радзивиллов, должен помогать Речи Посполитой, а от него сейчас многое зависит. А то, что ты говоришь про тощие карманы, это неправда. Конечно, продай всех Радзивиллов, так за них купишь курфюрста со всем его княжеством; однако нынешний курфюрст Фридрих Вильгельм поднакопил уже немало денег, и отборного войска у него двадцать тысяч, так что он смело может выступить с ним против шведов, а как ленник Речи Посполитой [74]он обязан выступить, если только есть в нем бог и помнит он все благодеяния, которые Речь Посполитая оказала его дому.

— А выступит ли он? — спросил Ян.

— Черная это была бы неблагодарность и вероломство, если бы он не выступил! — ответил Станислав.

— Трудно ждать от чужих благодарности, особенно от еретика, — заметил пан Заглоба. — Я помню этого вашего курфюрста еще подростком, всегда он был молчун: все как будто слушал, что ему дьявол на ухо шепчет. Я ему в глаза это сказал, когда мы с покойным паном Конецпольским были в Пруссии. Он такой же лютеранин, как и шведский король. Дай-то бог, чтоб они еще союза не заключили против Речи Посполитой…

— Знаешь, Михал, — обратился вдруг Ян к Володыёвскому. — Не стану я нынче отдыхать, поеду с тобой в Кейданы. Ночью теперь лучше ехать, днем жара, да и очень мне хочется разрешить все сомнения. Отдохнуть еще будет время, не двинется же князь завтра в поход.

— Тем более что он велел задержать хоругвь в Упите, — подхватил пан Михал.

— Вот это дело! — воскликнул Заглоба. — Поеду и я с вами!

— Так едемте все вместе! — сказал пан Станислав.

— Завтра к утру и будем в Кейданах, — сказал Володыёвский, — а дорогой и в седле можно сладко подремать.