Друзья и враги Анатолия Русакова - Георгий Тушкан Страница 5

Пассажир что-то проворчал и ушел.

В купе наступила тишина. Все молчали.

«Не будь овцой, а то волки съедят», — мысленно повторил Анатолий. — А как же с решением ни во что не вмешиваться, никогда не ввязываться?»

3

Девушка негромко проговорила:

— Ну, зачем вы сказали о…— Она запнулась. Не хотелось произносить такие страшные слова, как «разбой, грабеж».

— Как — зачем? — нахмурился Анатолий. — Обещал говорить только правду и говорю. А сейчас вижу, что это не легко…

Мать девушки насторожилась.

«Этот пусть раскаявшийся, но все равно преступный тип, — беспокойно думала она, — своей искренностью, конечно показной, хочет вызвать сочувствие Лики. А она очень отзывчива, ее подкупают честность, благородная поза. Надо сейчас же прекратить это знакомство».

И Агния Львовна с подчеркнутой сухостью спросила:

— Сколько я вам должна за две бутылки воды?

— Да ничего! Я ведь так… угостил, — смущенно пробормотал Анатолий.

— В мои принципы, — заявила Агния Львовна, — не входит принимать угощение от незнакомых лиц. Так сколько же?

— Я не знаю… Да не надо! Мелочь… Не возьму.

— Повторяю, это вопрос принципа! Сколько же?

— Не помню, — резко ответил молодой человек.

Агния Львовна подсчитала сама и протянула деньги.

Они так и остались лежать на столике. Анатолий отвернулся и, почти уткнувшись лбом в стекло, стал смотреть в окно.

Вдруг девушка порывисто встала.

— Лика! — громко, даже несколько вызывающе сказала она и протянула руку юноше.

В этом жесте было все: и протест против мнения большинства, и стремление показать, что она, Лика, совсем не такая, как другие, и утверждение своей самостоятельности, и осуждение матери.

Анатолий был самолюбив, как и большинство молодых людей. Встретив такое враждебное отношение к себе попутчиков, он ни за что не стал бы добиваться их расположения. Но девушка смотрела на него с таким искренним доброжелательством, без малейшего намека на оскорбительную жалость, смотрела так открыто и прямо! Он поспешно вскочил, задев плечом верхнюю полку, и порывисто сжал девичью руку. Ведь это была рука первого человека «на воле», протянутая ему в знак доверия. И он постарался вложить в рукопожатие и во взгляд всю силу своей благодарности.

— Анатолий Русаков, — четко назвался он, глядя в большие карие глаза этой смуглой стройной девушки. Он стоял, не выпуская ее руки, и вопросительно смотрел на Агнию Львовну. Та подчеркнуто резко отвернулась к окну. Девушка искоса взглянула на мать и сердито сжала пухлые, почти ребячьи губы.

— Лика — это Елена. Елена Троицкая, — добавила она, отнимая руку, и, чтобы сгладить неловкость, заговорила быстро, почти скороговоркой: — Вы были в Крыму? Не были! Ах, как там хорошо, изумительно! Море синее-синее, как на детской картинке. А кругом зеленые горы и серые скалы. И внизу, у моря, золотая полосочка пляжа. Я в первый же день обгорела на солнце, и мама три дня мазала меня кислым молоком и не позволяла выходить. Но потом я наверстала. Видите, как загорела?

Девушка приподняла темно-золотистые обнаженные руки.

«Красивые руки», — подумал Анатолий, но сказал:

— Красивый загар!

Лика принялась рассказывать о походах и поездках по Крыму — о вершине Четырдага, где их застал туман, об олене в заповеднике, о летучих мышах в пещерах и о ядовитых сколопендрах.

— Нет, вы обязательно побывайте в Крыму!

— Клянусь! — с шутливой торжественностью провозгласил Анатолий и усмехнулся чуть снисходительной улыбкой взрослого, порядком уставшего человека, странно мелькнувшей на его мальчишеском лице.

— Вы чего посмеиваетесь? Я серьезно говорю! — горячилась Лика. — Лучше всего начать с поездки на теплоходе «Россия», от Одессы до Ялты. Почему вы улыбаетесь?

— Почему я улыбаюсь? — переспросил юноша. — Да так… Вот вы говорите: «Крым, море, горы, теплоход…» Сами радуетесь и обязательно хотите, чтобы все люди кругом также радовались. Вы… ну, в общем, славная, очень хорошего людям хотите…

— Приятно слышать! Вы, оказывается, мастер на комплименты. Поздравляю! — Девушка кокетливо поправила волосы.

Анатолий смешался, насупился и с нарочитой грубоватостью пробасил:

— Где уж нам, виноватым да сероватым, деликатесы разводить… Значит, на теплоходе «Россия» вдоль Крыма путешествовать советуете? Только у меня на это монет нет, да и некогда. У меня делов, — он так и сказал «делов», — полон рот.

Теперь Лика смутилась так, что даже сквозь плотный коричневый загар пробился румянец и залил все ее лицо и тонкую шею. Она взлохматила только что охорошенную головку и, не зная, что сказать, пробормотала:

— У моих друзей-студентов тоже было маловато денег, они по туристским путевкам поехали… А я… я в Крыму не бездельничала, я собирала образцы окаменелостей из юрских отложений…

— Вы студентка? — миролюбиво спросил Анатолий после минутной паузы.

— Я выдержала экзамены в МГУ, — обрадовалась Лика. — Мы будем заниматься в новом здании на Ленинских горах. Вы там были?

— Когда же? Показывали кинохронику в колонии.

— Ах, да! — Лика снова так покраснела, что даже росинки пота проступили на висках. «Дура бестактная, — мысленно ругала она себя. — Лошадь!»

Анатолий, будто ничего не замечая, продолжал:

— Я, знаете, всерьез метил в путешественники. Бывало, вернется мой дядя, штурман дальнего плавания, из рейса и столько порасскажет! Подарил он мне книгу Дарвина «Путешествие на корабле „Бигль“. Я ее раза три прочитал. Разложу на полу большую карту мира, на нее книгу, сам тут же растянусь и путешествую… И твердо решил: объезжу все океаны! Потом читал книгу о путешествиях Пржевальского, „В сердце Азии“, и захотелось стать таким, как он. Потом решил пойти по маршрутам Арсеньева. Дядя взял меня с собой на охоту. Ну, уж тут я твердо надумал стать следопытом-охотником и на всю жизнь уехать на Север. Книги об охотниках и путешественниках помогали мне в самые трудные и скверные дни даже в колонии…

— А я бы не могла убивать птичек.

— А волки, лисы, медведи? Да разве в добыче дело?

Важно другое: лес, реки, болота, утренние зори… Соревнование с птицей и зверем в зоркости, ловкости, выдержке. Это мировецкий спорт, больше чем спорт.

— Значит, вы изменили науке и решили стать охотником?

— Охотился-то я всего два раза, дядя редко бывал в Москве. А путешествовать и вовсе не пришлось. Разве что ночью убежим из пионерского лагеря, лазаем по кручам и бродим в лесах, ориентируясь по звездам. А то форсируем реку и построим шалаш на острове, разведем костер, наловим рыбы, сварим уху. А сейчас я люблю автомобиль. — Анатолий блаженно улыбнулся. — Сядешь за баранку и весь мир забудешь. Я бы такой вездеход построил, чтобы летать мог. Сел бы на такой— это получше теплохода «Россия» — и подался в дальние края!