Записки из мертвого дома - Федор Достоевский Страница 5

Кто не имел мастерства, промышлял другим образом. Былиспособы довольно оригинальные. Иные промышляли, например, одним перекупством, апродавались иногда такие вещи, что и в голову не могло бы прийти кому-нибудь застенами острога не только покупать и продавать их, но даже считать вещами. Нокаторга была очень бедна и чрезвычайно промышленна. Последняя тряпка была вцене и шла в какое-нибудь дело. По бедности же и деньги в остроге имелисовершенно другую цену, чем на воле. За большой и сложный труд платилосьгрошами. Некоторые с успехом промышляли ростовщичеством. Арестант, замотавшийсяи разорившийся, нес последние свои вещи ростовщику и получал от него несколькомедных денег за ужасные проценты. Если он не выкупал эти вещи в срок, то онибезотлагательно и безжалостно продавались; ростовщичество до того процветало,что принимались под залог даже казенные смотровые вещи, как-то: казенное белье,сапожный товар и проч., – вещи, необходимые всякому арестанту во всякий момент.Но при таких закладах случался и другой оборот дела, не совсем, впрочем,неожиданный: заложивший и получивший деньги немедленно, без дальних разговоров,шел к старшему унтер-офицеру, ближайшему начальнику острога, доносил о закладесмотровых вещей, и они тотчас же отбирались у ростовщика обратно, даже без докладавысшему начальству. Любопытно, что при этом иногда даже не было и ссоры:ростовщик молча и угрюмо возвращал что следовало и даже как будто сам ожидал,что так будет. Может быть, он не мог не сознаться в себе, что на местезакладчика и он бы так сделал. И потому если ругался иногда потом, то безвсякой злобы, а так только, для очистки совести.

Вообще все воровали друг у друга ужасно. Почти у каждого былсвой сундук с замком, для хранения казенных вещей. Это позволялось; но сундукине спасали. Я думаю, можно представить, какие были там искусные воры. У меняодин арестант, искренно преданный мне человек (говорю это без всякой натяжки),украл Библию, единственную книгу, которую позволялось иметь на каторге; он втот же день мне сам сознался в этом, не от раскаяния, но жалея меня, потому чтоя ее долго искал. Были целовальники, торговавшие вином и быстро обогащавшиеся.Об этой продаже я скажу когда-нибудь особенно; она довольно замечательна. Востроге было много пришедших за контрабанду, и потому нечего удивляться, какимобразом, при таких осмотрах и конвоях, в острог приносилось вино. Кстати:контрабанда, по характеру своему, какое-то особенное преступление. Можно ли,например, представить себе, что деньги, выгода, у иного контрабандиста играютвторостепенную роль, стоят на втором плане? А между тем бывает именно так.Контрабандист работает по страсти, по призванию. Это отчасти поэт. Он рискуетвсем, идет на страшную опасность, хитрит, изобретает, выпутывается; иногда дажедействует по какому-то вдохновению. Это страсть столь же сильная, как икартежная игра. Я знал в остроге одного арестанта, наружностью размераколоссального, но до того кроткого, тихого, смиренного, что нельзя былопредставить себе, каким образом он очутился в остроге. Он был до того незлобиви уживчив, что все время своего пребывания в остроге ни с кем не поссорился. Ноон был с западной границы, пришел за контрабанду и, разумеется, не мог утерпетьи пустился проносить вино. Сколько раз его за это наказывали, и как он боялсярозог! Да и самый пронос вина доставлял ему самые ничтожные доходы. От винаобогащался только один антрепренер. Чудак любил искусство для искусства. Он былплаксив как баба и сколько раз, бывало, после наказания, клялся и зарекался неносить контрабанды. С мужеством он преодолевал себя иногда по целому месяцу, нонаконец все-таки не выдерживал… Благодаря этим-то личностям вино не оскудевалов остроге.

Наконец, был еще один доход, хотя не обогащавший арестантов,но постоянный и благодетельный. Это подаяние. Высший класс нашего общества неимеет понятия, как заботятся о «несчастных» купцы, мещане и весь народ наш.Подаяние бывает почти беспрерывное и почти всегда хлебом, сайками и калачами,гораздо реже деньгами. Без этих подаяний, во многих местах, арестантам,особенно подсудимым, которые содержатся гораздо строже решоных, было бы слишкомтрудно. Подаяние религиозно делится арестантами поровну. Если недостанет навсех, то калачи разрезаются поровну, иногда даже на шесть частей, и каждыйзаключенный непременно получает себе свой кусок. Помню, как я в первый разполучил денежное подаяние. Это было скоро по прибытии моем в острог. Явозвращался с утренней работы один, с конвойным. Навстречу мне прошли мать идочь, девочка лет десяти, хорошенькая, как ангельчик. Я уже видел их раз. Матьбыла солдатка, вдова. Ее муж, молодой солдат, был под судом и умер в госпитале,в арестантской палате, в то время, когда и я там лежал больной. Жена и дочьприходили к нему прощаться; обе ужасно плакали. Увидя меня, девочказакраснелась, пошептала что-то матери; та тотчас же остановилась, отыскала вузелке четверть копейки и дала ее девочке. Та бросилась бежать за мной… «На,„несчастный“, возьми Христа ради копеечку!» – кричала она, забегая вперед меняи суя мне в руки монетку. Я взял ее копеечку, и девочка возвратилась к материсовершенно довольная. Эту копеечку я долго берег у себя.