Путешествия с тетушкой - Грэм Грин Страница 47

Какие двойственные я испытывал чувства! Я вдруг осознал, до какой степени перевернула тетушка мою жизнь. Ведь вот меня окружает знакомый мне мир – тесный маленький мирок стареющих людей, куда мечтает возвратиться мисс Кин, где опасности встречаются только в газетах, где кардинальной переменой может быть только смена правительства, а величайший скандал… мне вспоминается лишь один случай с протратившимся клерком, который просадил слишком много денег на состязании борзых в Эрлз-Корте. Этот уголок был моей родиной в большей мере, чем вся Англия; я никогда не видел Чертовых мельниц и не бывал на северных пустошах, но здесь я был по-своему счастлив. И в то же время я взирал на Питера, то бишь на мисс Трумен, ироническим оком, как будто я перенял у тетушки ее видение и смотрел вокруг ее глазами. По ту сторону Латимер-роуд лежал другой мир – мир Вордсворта, и Каррана, и мсье Дамбреза, и полковника Хакима, и таинственного мистера Висконти, который переоделся монсеньером, чтобы удрать от союзных войск. Но кроме того, еще и мир моего отца, который со словами «Долли! Куколка!» испустил последний вздох на полу в гостинице и снискал вечную любовь мисс Патерсон тем, что умер в ее объятиях. К кому мне было обратиться за визой в эту страну теперь, когда тетушка исчезла?

– Вам фирменный рождественский обед, мистер Пуллинг?

– Боюсь, что плам-пудинга мне не осилить.

– Нэнси испекла потрясающие сладкие пирожки.

– Так и быть, один пирожок, – согласился я, – ради Рождества.

Мисс Трумен удалилась враскачку, как заправский моряк, а я повернулся к майору Чарджу.

– Вы что-то начали говорить?..

– На Новый год я уезжаю. На семинар в Чешем. Кому-то надо отдать рыб на пансион. Приходящей служанке я их доверить не могу. Я подумывал о Питере, но она тоже как-никак женщина. Сами видите, как она нас пичкает. Любой предлог, чтобы насесть. Чего доброго, и козявок моих закормит.

– Вы хотите, чтобы я присмотрел за вашими рыбками?

– Я же присматривал за вашими георгинами.

И чуть их совсем не засушил, подумал я, но пришлось сказать:

– Да, конечно, я возьму их.

– Я принесу корм. Давайте одну чайную ложку в день. И не обращайте внимания, если они будут тыкаться мордами в стекло. Они не понимают, что им полезно, а что вредно.

– Я буду бессердечен, – пообещал я и отмахнулся от черепахового супа – он был мне знаком до тошноты. Слишком часто я откупоривал бутылку с черепаховым супом, когда мне уже не хотелось даже яиц. – Что за семинар?

– Проблемы империи. – Он сердито вытаращил на меня глаза, как будто я уже успел высказать в ответ глупость или неодобрение.

– Я думал, мы от них уже избавились.

– Временный приступ паники, – отрывисто бросил он и, как штыком, проколол индейку.

Я безусловно предпочел бы иметь клиентом его, а не Каррана. Майор никогда не стал бы одолевать меня просьбами о превышении кредита, он жил, стараясь не выходить за границы своей пенсии; он был порядочный человек, хотя взгляды его и были мне антипатичны. Мне вдруг представилось, как мистер Висконти танцует с тетушкой в общей зале борделя, расположенного позади «Мессаджеро», после того, как он обвел вокруг пальца Ватикан и короля Саудовской Аравии и нанес большой урон банкам Италии. Неужели секрет долгой молодости известен только преступным натурам?

– Вас искал какой-то человек, – после продолжительной паузы произнес майор Чардж.

Адмирал встал из-за стола и нетвердым шагом направился к двери. Бумажная корона все еще сидела у него на голове, и, только когда он взялся уже за ручку двери, он вспомнил про корону и скомкал ее.

– Какой человек?

– Вы ушли на почту – так я предполагаю. Во всяком случае, в конце Саутвуд-роуд вы повернули не налево, а направо.

– Что ему было нужно?

– Он не сказал. Звонил, стучал, звонил, стучал, поднял дикий шум. Даже рыб перепугал, бедных моих козявок. Вообще-то, их было двое. Я решил, что пора поговорить с ними, пока они не переполошили всю улицу.

Не знаю почему, но мне пришел в голову Вордсворт, какая-то возможность узнать о тетушке.

– Он был черный? – спросил я.

– Черный? Что за странный вопрос. Конечно, нет.

– Он не назвал себя?

– Ни тот, ни другой не назвались. Один спросил, где вас найти, но я понятия не имел, что вы собираетесь прийти сюда. Вас тут ни в прошлом, ни в позапрошлом году не было. Пожалуй, я вообще вас тут никогда не видел. Единственное, что я мог ему сказать, – это что вы наверняка пойдете на рождественскую службу к Святому Иоанну.

– Кто бы это мог быть… – пробормотал я.

Я был твердо убежден, что мне опять предстоит очутиться в мире тетушки Августы, и пульс мой забился сильнее от безрассудного ликования. Когда мисс Трумен принесла два сладких пирожка, я взял оба, словно они должны были придать мне сил для долгого путешествия. Я даже не отказался от большой порции глазури на коньяке.

– Настоящий «Реми Мартен» добавляла, – сообщила мисс Трумен. – Вы еще не дернули вашу хлопушку.

– Давайте дернем вместе, Питер, – осмелев, предложил я.

Кисть у нее была сильная, но мне достался счастливый конец, и на пол покатился маленький пластмассовый предмет. Я порадовался, что это не шляпа. Майор Чардж схватил упавшую игрушку с трубным фырканьем, означавшим смех, но больше похожим на сморканье. Он поднес штучку к губам и, с силой дунув, извлек хрипящий звук. Я разглядел, что предмет имеет форму крохотного горшочка со свистом в ручке.

– Матросский юмор, – добродушно проговорила мисс Трумен.

– Святки, – произнес майор. Он извлек еще один хрип. – Слышишь – ангелы поют! [начало рождественской службы] – Тон у него был такой свирепый, будто он хотел выместить свое глубокое разочарование жизнью и на Сочельнике со всем обозом святых семейств, яслей и волхвов, и даже на самой любви.

Я пришел в церковь в четверть двенадцатого. Богослужение всегда начиналось в половине двенадцатого, чтобы не спутать его с римской католической мессой, начинавшейся в полночь. Я стал посещать рождественскую службу, когда стал управляющим банком – это мне придавало стабильный семейный вид в глазах окружающих, – и, хотя в отличие от тетушки Августы у меня нет религиозных убеждений, тут не было ханжества, поскольку мне всегда нравились наиболее поэтические стороны христианства. Рождество, с моей точки зрения, нужный праздник: всем нам требуется временами посожалеть о несовершенствах людских отношений; это праздник нашей несостоятельности, грустный, но утешительный.

Годами я сидел в одном и том же ряду под витражом, посвященным в 1887 году памяти советника Трамбула. На витраже изображен Христос, окруженный детьми, сидящий под сенью очень зеленого дерева, надпись соответствующая: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне» [Евангельская цитата (от Матфея, 19:14)]. Благодаря советнику Трамбулу на Кренмер-роуд было построено прямоугольное здание красного кирпича с решетками на окнах – сперва сиротский приют, а ныне место заключения малолетних преступников.