Иерусалим - Сельма Лагерлеф Страница 46

Матушка Стина не собиралась ничего покупать, но тут она вспомнила, что, по слухам, в Ингмарсгорде был ткацкий станок, на котором можно прясть самую тонкую пряжу, и подошла поближе поглядеть, нет ли его тут. В это время одна из девушек, сгибаясь от тяжести, вынесла из дому две старые толстые Библии в кожаных переплетах с железными застежками.

Матушка Стина была так поражена, словно ее ударили по голове. Она прекрасно знала, что теперь никто уже не читает этих Библий, написанных старинным языком, но все-таки не понимала, как Карин могла решиться их продать.

Может быть, как раз эту Библию и читала бабушка Карин, когда ей пришли сказать, что ее мужа задрал медведь.

Матушка Стина припоминала все, что ей приходилось слышать о стариках Ингмарсонах. Каждый предмет, попадавшийся ей на глаза, казалось, имел свою историю.

Старинные серебряные пряжки, лежащие на столе, по преданию, были похищены одним из Ингмаров Ингмарсонов у колдуна на Клокберге.

А в той старой одноколке всегда ездил в церковь Ингмар Ингмарсон, который жил во времена детства матушки Стины. И всякий раз, когда он проезжал по дороге в церковь мимо нее с матерью, мать клала ей руку на плечо и говорила: «Поклонись, Стина, это едет Ингмар Ингмарсон».

Тогда она удивлялась, почему мать никогда не забывала напомнить ей, чтобы девочка поклонилась Ингмару Ингмарсону, ведь сама она не всегда оказывала такое внимание королевскому наместнику или судье.

Потом она узнала, что, когда ее мать была маленькой и тоже ходила со своей матерью в церковь, та всегда клала ей руку на плечо и говорила: «Поклонись, это едет Ингмар Ингмарсон».

«Видит Бог, — вздыхала матушка Стина, — я не потому скорблю об этом разрушении, что Гертруда могла бы быть тут хозяйкой, нет, но мне кажется, что приходит конец и разорение всему приходу».

В это время приехал священник. Он был очень серьезен, быстро прошел в дом, и матушка Стина поняла, что он приехал похлопотать перед Карин и Хальвором за Ингмара.

Вслед за ним приехал управляющий бергсоновских заводов, представитель акционерного общества, и с ним судья Бергер Свен Персон. Управляющий прошел прямо в дом, но Бергер Свен Персон обошел весь двор, рассматривая выставленные на продажу предметы. Проходя мимо старика с длинной бородой, который сидел на досках рядом с матушкой Стиной, он остановился и спросил:

— Не знаешь, согласился ли Ингмар Ингмарсон купить строевой лес, который я предлагал ему?

— Он не соглашался, но думаю, что он еще изменит свое решение.

И старик, подмигнув, указал на матушку Стину, как бы предостерегая, что она может услышать их разговор.

— Мне кажется, он должен быть рад моему предложению, — продолжал Свен Персон. — Я не каждый день предлагаю такой товар, да и то делаю это только в память Ингмара-старшего.

— Да, товар хорош, что и говорить, — ответил старик. — Но он говорит, что сторговал лес уже в другом месте.

— Он, должно быть, не до конца все обдумал, — сказал Свен Персон и медленно пошел дальше.

Матушка Стина до сих пор не видела еще никого из хозяев усадьбы, и теперь вдруг заметила Ингмара. Он стоял, прислонясь к стене, с полузакрытыми глазами.

Многие шли к нему поздороваться, однако, подойдя ближе, передумывали и отходили прочь.

Ингмар был бледен, как полотно, и все, кто его видел, понимали, что он борется с невыразимым страданием, поэтому никто не решался заговорить с ним.

Ингмар стоял так неподвижно, что многие даже не замечали его; всякий взглянувший на него не мог забыть его лица, и вообще о веселье, какое всегда царит на аукционах, на этот раз не было и речи. У кого хватило бы духу смеяться и балагурить, пока Ингмар стоит, прислонясь к стене своего старого дома, который скоро ему придется покинуть.

Приближалось время начала аукциона. Аукционист влез на стул и объявил первый лот — старый плуг. Ингмар продолжал стоять, не двигаясь, словно был не человеком, а каменным изваянием.

«Боже мой, хоть бы он ушел! — думал народ. — К чему ему смотреть на все это разрушение? Ингмарсоны никогда не поступают, как все люди».

Раздался первый удар молотка. Видно было, как вздрогнул Ингмар, словно удар пришелся по нему, но остался на своем месте, и только легкая дрожь пробегала по его телу при каждом ударе.

Две крестьянки прошли мимо матушки Стины, как раз обсуждая Ингмара.

— Если бы он посватался к богатой девушке, то у него хватило бы денег купить Ингмарсгорд, но он хочет во что бы то ни стало жениться на учительской Гертруде, — говорила одна.

— Да, надо быть богачом, чтобы обещать Ингмарсгорд в приданое за дочерью, — отвечала другая. — Они не смотрят на то, что он беден, зато он старинного, почтенного рода.

— Да, не всякому выпало быть сыном Ингмара-старшего.

«Какое было бы счастье, если бы у Гертруды были деньги и она могла помочь ему!» — думала матушка Стина.

Скоро земледельческие орудия распродали, и аукционист перешел на другую сторону двора, где лежали домотканые изделия. Тут были полотенца и пологи к кроватям, он высоко поднимал их, и солнце играло на вязаных тюльпанах и пестрых тканых каймах.

Ингмар невольно открыл глаза и увидел развевающиеся ткани. Матушка Стина заметила его тусклые, покрасневшие глаза; он обвел ими царящее кругом разорение и, снова их закрыл.

«Я еще никогда не видела человека в таком горе, — сказала одна крестьянская девушка. — Мне кажется, он умирает. И зачем он остается тут и мучает себя?»

Матушка Стина поднялась с места, ей хотелось крикнуть, что так нельзя, что аукцион нужно прекратить, но потом она снова опустилась на свое место. «Я должна помнить, что я женщина бедная и незначительная», — вздохнула она.

На дворе вдруг стало как-то странно тихо, и матушка Стина невольно оглянулась кругом. Тут она увидела, что Карин Ингмарсон вышла из дому. Теперь было ясно видно, как относятся люди к Карин и ее поступкам; когда она шла по двору, все отшатывались от нее, никто не протянул ей руки и не сказал ни слова, все глядели на нее молча и недружелюбно.

Карин выглядела усталой и похудевшей, она шла, сгорбившись больше обыкновенного. На ее щеках горел нездоровый румянец, и вид у нее был такой же удрученный, как во время ее жизни с Элиасом.

Карин вышла, чтобы пригласить матушку Стину войти в дом:

— Я не знала, что вы здесь, матушка Стина.

Матушка Стина начала отказываться, но Карин уговорила ее.

— Теперь, когда мы уезжаем, должны быть забыты все ссоры, — сказала она.

Когда обе они шли к дому, матушка Стина решилась заметить, что, вероятно, для Карин это тяжелый день. Карин вздохнула, но ответила отрицательно.

— Я не понимаю, как у вас хватает духу распродать все ваше имущество.

— Именно то, чем дорожишь больше всего, и надо отдать в жертву Господу, — сказала Карин.