Овод - Этель Лилиан Войнич Страница 44

Джемма невольно вздрогнула. Как легко и с какой жестокостью произнёс он это страшное слово!

– Да, того, которого я убила… если он действительно умер.

– Если?

Она не спускала глаз с его лица:

– Иногда я в этом сомневаюсь. Тела ведь так и не нашли. Может быть, он, как и вы, убежал из дому и уехал в Южную Америку.

– Будем надеяться, что нет. Вам было бы тяжело жить с такой мыслью. В своё время мне пришлось препроводить не одного человека в царство теней, но если б я знал, что какое-то живое существо по моей вине отправилось в Южную Америку, я потерял бы сон, уверяю вас.

– Значит, вы думаете, – сказала Джемма, сжав руки и подходя к нему, – что, если бы этот человек не утонул… а пережил то, что пережили вы, он никогда не вернулся бы домой и не предал бы прошлое забвению? Вы думаете, он не мог бы простить? Ведь и мне это многого стоило! Смотрите!

Она откинула со лба тяжёлые пряди волос. Меж чёрных локонов проступала широкая серебряная полоса.

Наступило долгое молчание.

– Я думаю, – медленно сказал Овод, – что мёртвым лучше оставаться мёртвыми. Прошлое трудно забыть. И на месте вашего друга я продолжал бы ос-ставаться мёртвым. Встреча с привидением – вещь неприятная.

Джемма положила портрет в ящик и заперла его на ключ.

– Жестокая мысль, – сказала она. – Поговорим о чем-нибудь другом.

– Я пришёл посоветоваться с вами об одном небольшом деле, если возможно – по секрету. Мне пришёл в голову некий план.

Джемма придвинула стул к столу и села.

– Что вы думаете о проектируемом законе относительно печати? – начал он ровным голосом, без обычного заикания.

– Что я думаю? Я думаю, что проку от него будет мало, но лучше это, чем совсем ничего.

– Несомненно. Вы, следовательно, собираетесь работать в одной из новых газет, которые хотят здесь издавать?

– Да, я бы хотела этим заняться. При выпуске новой газеты всегда бывает много технической работы: поиски типографии, распространение и…

– И долго вы намерены губить таким образом свои способности?

– Почему «губить»?

– Конечно, губить. Ведь для вас не секрет, что вы гораздо умнее большинства мужчин, с которыми вам приходится работать, а вы позволяете им превращать вас в какую-то подсобную силу. В умственном отношении Грассини и Галли просто школьники в сравнении с вами, а вы сидите и правите их статьи, точно заправский корректор.

– Во-первых, я не всё время трачу на чтение корректур, а во-вторых, вы сильно преувеличиваете мои способности: они не так блестящи, как вам кажется.

– Я вовсе не считаю их блестящими, – спокойно ответил Овод. – У вас твёрдый и здравый ум, что гораздо важнее. На этих унылых заседаниях комитета вы первая замечаете ошибки ваших товарищей.

– Вы несправедливы к ним. У Мартини очень хорошая голова, а в способностях Фабрицци и Леги я не сомневаюсь. Что касается Грассини, то он знает экономическую статистику Италии лучше всякого чиновника.

– Это ещё не так много. Но бог с ними! Факт остаётся фактом: с вашими способностями вы могли бы выполнять более серьёзную работу и играть более ответственную роль.

– Я вполне довольна своим положением. Моя работа не так уж важна, но ведь всякий делает, что может.

– Синьора Болла, нам с вами не стоит говорить друг другу комплименты и скромничать. Ответьте мне прямо: считаете ли вы, что ваша теперешняя работа может выполняться людьми, стоящими гораздо ниже вас по уму?

– Ну, если вы уж так настаиваете, то, пожалуй, это до известной степени верно.

– Так почему же вы это допускаете?

Молчание.

– Почему вы это допускаете?

– Потому что я тут бессильна.

– Бессильны? Не понимаю!

Она укоризненно взглянула на него:

– Это неделикатно… так настойчиво требовать ответа.

– А всё-таки вы мне ответите.

– Ну хорошо. Потому, что моя жизнь разбита. У меня нет сил взяться теперь за что-нибудь настоящее. Я гожусь только в труженицы, на партийную техническую работу. Её я, по крайней мере, исполняю добросовестно, а ведь кто-нибудь должен ею заниматься.

– Да… Разумеется, кто-нибудь должен, но не один и тот же человек.

– Я, кажется, только на это и способна.

Он посмотрел на неё прищурившись. Джемма подняла голову:

– Мы возвращаемся к прежней теме, а ведь у нас должен быть деловой разговор. Зачем говорить со мной о работе, которую я могла бы делать? Я её не сделаю теперь. Но я могу помочь вам обдумать ваш план. В чём он состоит?

– Вы начинаете с заявления, что предлагать вам работу бесполезно, а потом спрашиваете, что я предлагаю. Мне нужно, чтобы вы не только обдумали мой план, но и помогли его выполнить.

– Расскажите сначала, в чём дело, а потом поговорим.

– Прежде всего я хочу знать вот что: слыхали вы что-нибудь о подготовке восстания в Венеции?

– Со времени амнистии ни о чём другом не говорят, как о предстоящих восстаниях и о санфедистских заговорах, но я скептически отношусь к к тому и к другому.

– Я тоже в большинстве случаев. Но сейчас речь идёт о серьёзной подготовке к восстанию против австрийцев. В Папской области – особенно в четырех легатствах – молодёжь намеревается тайно перейти границу и примкнуть к восставшим. Друзья из Романьи сообщают мне…

– Скажите, – прервала его Джемма, – вы вполне уверены, что на ваших друзей можно положиться?

– Вполне. Я знаю их лично и работал с ними.

– Иначе говоря, они члены той же организации, что и вы? Простите мне моё недоверие, но я всегда немного сомневаюсь в точности сведений, получаемых от тайных организаций. Мне кажется…

– Кто вам сказал, что я член какой-то тайной организации? – резко спросил он.

– Никто, я сама догадалась.

– А! – Овод откинулся на спинку стула и посмотрел на Джемму, нахмурившись. – Вы всегда угадываете чужие тайны?

– Очень часто. Я довольно наблюдательна и умею устанавливать связь между фактами. Так что будьте осторожны со мной.

– Я ничего не имею против того, чтобы вы знали о моих делах, лишь бы дальше не шло. Надеюсь, что эта ваша догадка не стала достоянием…

Джемма посмотрела на него не то удивлённо, не то обиженно.

– По-моему, это излишний вопрос, – сказала она.

– Я, конечно, знаю, что вы ничего не станете говорить посторонним, но членам вашей партии, быть может…

– Партия имеет дело с фактами, а не с моими догадками и домыслами. Само собой разумеется, что я никогда ни с кем об этом не говорила.