Нанон - Жорж Санд Страница 42

Но вот наступило время сбора каштанов, и мы уже тешили себя надеждой, что теперь ни в чем не будем нуждаться. Отпала надобность ездить за провизией в деревню, так как мы собрали урожай с десятка великолепных каштанов и, вырыв надежную яму в песке, ловко убрали свои запасы на зиму. Не в пример беррийцам, мы, жители провинции Марш, умеем хранить эту драгоценную провизию.

Но время сбора плодов принесло с собой новую заботу: каждую минуту могли нагрянуть незваные гости, поэтому нам пришлось принять меры предосторожности. Дюмону и мне, по-прежнему выдававшей себя за его племянника, опасаться было нечего, но бедняга Эмильен, мечтавший пойти в солдаты, но поневоле сделавшийся дезертиром, вынужден был или вовсе не высовывать носа из дому, или прикинуться калекой. Вняв моему совету, он смастерил себе деревянную ногу и, приладив ее к колену, стал ковылять на костылях. К нашему огромному удивлению, беспокоились мы понапрасну: люди вокруг нас собирали урожай, целые толпы их хлопотали на соседних холмах, но ни один человек не перешел речку, никто не приблизился к нашему дому, не перекинулся с нами словом. Более того — они даже не смотрели в нашу сторону.

Мы с Эмильеном ломали себе голову, что это означает, а потом решили, что добрые люди догадались о нашем положении и не желали даже нас замечать, чтобы в случае нашей поимки и допроса клятвенно заверить жандармов, будто знать не знают, кто мы такие.

Некоторые, очевидно, и в самом деле руководствовались этой мыслью, другие же вели себя так по другой причине, которую мы узнали позднее.

Случилось это в сочельник, в самую полночь. Теперь, когда мы наслаждались нашим спокойным, относительно безбедным существованием, когда ничего не знали о событиях во Франции, но надеялись, что смута уляжется и жизнь войдет в свою обычную колею, мы настолько воспрянули духом, что решили отпраздновать рождество. Из осколков гранита нам удалось устроить чудесный очаг, где запылало рождественское полено. Сухой валежник весело потрескивал в очаге, ярко освещая комнату, к столу я подала нанизанных на железный прут очень жирных жаворонков, гору отборных каштанов, изжаренных самыми различными способами, домашний козий сыр. Елку нам заменил кустик терновника, усыпанный красными ягодами, красиво выделяющимися на фоне зеленых листьев, — Эмильен сам срубил его и водрузил на стол. Моя наливка из терна была прозрачная, как родниковая вода, и терпкая, как винный уксус. Мы, горные жители, любим этот напиток, Дюмон тоже им не побрезговал, и когда я его заверила, что в наливке нет спирта, пропустил стаканчик вместе с нами за здоровье отсутствующих друзей. Каждый из нас в душе был почти уверен, что они в тюрьме или, может быть, даже гильотинированы, — все, даже Костежу, спасший нам жизнь, но мы, гоня прочь черные мысли, упрямо цеплялись за надежду и, насилуя собственное сердце, скрывали друг от друга, как оно заходится от ужаса и трепещет. Дюмон, столько времени грустивший из-за угрызений совести и наложенного на себя обета трезвости, решил немного повеселиться. Старик чувствовал, что мы его любим и давно простили, — вот он и затянул своим дребезжащим голосом песенку, очевидно не вполне пристойную, так как Эмильен велел ему замолчать, и Дюмон, послушавшись его, запел коляду.

Он уже допевал второй куплет, как вдруг за окнами раздался странный пронзительный вопль и, эхом прокатившись по комнате, заглох где-то около Пареля [3]— огромного валуна по соседству с нами.

Мы недоуменно переглянулись и прислушались. Волчий вой и тявканье лисиц были нам не в новинку, поэтому никто из нас не усомнился, что это какое-то другое животное или скорее всего человек. Дюмон взял дубинку и тихонько приоткрыл дверь. Потом до нас долетели обрывки фраз, лишенные всякого смысла, однако нам стало ясно, что выкрикнула их пожилая женщина, обезумевшая от ужаса и гнева. Мы выскочили и побежали вслед за пришелицей, стараясь поймать призрак, но она, топча иссохший папоротник, скрылась в темноте и больше не появлялась.

— Бьюсь об заклад, — сказал нам Дюмон, — что это была колдунья. Наверняка она творила заклинания на большом валуне — ведь в прежнее время сейчас бы как раз служили рождественскую мессу.

— Ты прав, — сказал Эмильен, — наверняка тут отправляют те же обряды, что и в наших краях. Верят, что кельтские камни заколдованы, что в полночь они танцуют и переходят с места на место, открывая сокровища, спрятанные под ними. Эта старуха, верно, решила вызвать дьявола, и ты своим рождественским псалмом ее спугнул и разозлил. Ничего худого в этом нет, но, уволь, братец, больше не пой: кто знает, сколько вокруг нас этих вольнодумцев-ведунов, они еще решат, что ты переодетый священник и поешь мессу.

На следующий день мы нашли у порога угриную кожу, проколотую семью толстыми гвоздями. То было приношение злым духам, очень распространенное в наших деревнях. Заслышав пение Дюмона, колдунья уронила эту кожу возле нашего дома. Из нее Дюмон смастерил кошелек, а гвозди припрятал — такой находкой грешно было пренебрегать. А через несколько дней Дюмону повстречался один из последних каменотесов, работавший неподалеку от валуна Парель. Дюмон снимал наше жилище при нем, наверное поэтому тот сообщил ему, что наш хозяин ушел на работы в Шатр, где срывали колокольню при кармелитском монастыре.

— Разломать ее малость опоздали, — добавил каменотес, — их уже всюду уничтожили. Но ничего, когда начнут восстанавливать, у нас будет работа. Тогда нам очень пригодятся ваши валуны вон на тех холмах.

— И Парель тоже? — спросил Дюмон, желавший узнать, отчего этот камень так почитают в округе.

— Нет, его мы не тронем, — ответил каменотес, — он слишком большой, и к тому же внутри у него живет нечистая сила. В вашем возрасте взобраться на него трудно (Дюмон старался выглядеть старше и дряхлее, чем был на самом деле), а не то вы сами увидали бы, что наверху он весь покрыт крестами и заклинаниями, которые вырезали священники, чтобы прогнать духов. В общем, хотите верьте, хотите нет, но в рождественскую ночь все эти кресты исчезают, и камень становится голый, как мое колено, но на рассвете они появляются снова.

— Вы сами это видели? — спросил Дюмон, стараясь скрыть недоверие.

— Я-то не видел, — ответил каменотес, — мне боязно туда ходить в недобрый час; а вот мой отец ничего не боялся — он видел все собственными глазами.

— А ведунам, значит, недобрый час на руку?

— Как Республика установилась, они забыли туда дорогу. Закон запрещает — они, дескать, оскорбляют Благодатную деву Разума — так зовут их новую богородицу. Но есть еще старухи, которые приходят сюда издалека, прячутся, все ищут сокровище, — только напрасно они вынюхивают, не видать им его.

— Может, его и в помине нет?

— Нет, оно есть, только духи глаз с него не спускают. Вам-то это наверняка известно.

— Честное слово, нет. Я не хочу их злить, обхожу валун стороной.

— И правильно делаете! Этот камень насылает порчу.