Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой Страница 42

В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать вявлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладаетсодержание, другие — в которых преобладает форма. К числу таковых, впротивоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни,можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.

С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делаликонституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точнотакие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно также у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как вего успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор,имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка,которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которуюсам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной,точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нациии великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, помнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.

В последнее время, после приезда государя из армии,произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках-салонах ипроизведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направлениекружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов толькозакоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что ненадо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же,сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, ираспускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском,французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались всепопытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывалслишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казаньпридворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительствомимператрицы-матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустымидемонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнениеБилибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человекдолжен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. Вэтом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивалимосковский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.

В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этимивосторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий,занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумякружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне иездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своейдочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путалсяи говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.

Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился уАнны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь внерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известныйпод именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами],рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургскогоополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволилсебе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек,который удовлетворил бы всем требованиям.

Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов,кроме неприятностей, ничего не дал государю.

— Я говорил и говорил в Дворянском собрании, — перебил князьВасилий, — но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальникиополчения не понравится государю. Они меня не послушали.

— Все какая-то мания фрондировать, — продолжал он. — И предкем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, —сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо былоподсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Ноон тотчас же поправился. — Ну прилично ли графу Кутузову, самому старомугенералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопотыего пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека,который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурныхнравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о егокачествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человекадряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего невидит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!

Никто не возражал на это.

24-го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июляКутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означатьи то, что от него хотели отделаться, — и потому суждение князя Васильяпродолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но8 августа был собран комитет из генерал-фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева,Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, чтонеудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшиекомитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткогосовещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же деньКутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края,занимаемого войсками.