Жерминаль - Эмиль Золя Страница 41

Кабаки, расположившиеся по обеим сторонам дороги, были битком набиты, их хозяева поставили длинные столы до самого шоссе, а там двойным рядом выстроились под открытым небом разносчики, лоточники, лавочники, разложившие свои немудреные товары - косынки и зеркала для девушек, ножи и фуражки для парней, не считая сладостей - карамели, леденцов и пряников; на площади перед церковью стреляли из лука. Напротив мастерских играли в шары. Около конторы копей, в том месте, где от шоссе отходила Жуазельская дорога, на пустыре, огороженном досками, теснились любители петушиных боев. Дрались два крупных рыжих петуха, вооруженных железными шпорами; они уже успели выщипать и раскровянить друг другу грудь. Дальше, в лавке Мегра, играли на бильярде; выигравшие получали штаны или фартук. Гул и гомон сменялись долгими минутами безмолвия: молча, без единого возгласа, толпа пила и поглощала еду; наживая несварение желудка, люди уничтожали в огромном количестве пиво и жаренную на сале картошку; палящий зной усиливался от жара раскаленных переносных печек, на которых под открытым небом кипело в котлах сало для поджарки.

Шаваль подарил Катрин зеркальце за девятнадцать су и косынку за три франка. На каждом повороте они встречались с Муком и Бессмертным, которые тоже пришли на праздник и степенно расхаживали рядышком по ярмарке, с трудом передвигая негнущиеся ноги. Другая встреча привела их в негодование - они заметили, что Жанлен подговаривает Бебера и Лидию украсть бутылки с можжевеловой водкой из импровизированной распивочной, устроенной на краю пустыря. Катрин успела дать затрещину брату, но Лидия убежала, прихватив с собой бутылку. Вот поганые ребята! Не миновать им каторги!

Когда подошли к распивочной "Сорвиголова", Шавалю вздумалось повести туда свою возлюбленную посмотреть на состязание зябликов, о котором афиши извещали еще за неделю. На призыв отозвалось человек пятнадцать - рабочие гвоздильного завода в Маршьене; каждый принес по дюжине клеток; на заборе во дворе кабачка были развешаны затемненные покрышкой клеточки, в которых неподвижно сидели ослепшие в полумраке птицы. Выигравшим на состязании считался тот зяблик, который больше других повторит за час несложные коленца своей песенки. Каждый гвоздильщик стоял возле своих клеток с грифельной доской в руках и делал на ней отметки под надзором соседей и сам надзирал над ними. И вот зяблики - "чуфырки", поющие более сочно, и "верещаги", отличавшиеся звонкими трелями, - запели. Начинали они робко, делали изредка коленце, а затем, разойдясь, развернувшись, возбуждая один другого, все ускоряли ритм и, наконец, залились трелями в таком неистовстве соревнования, что некоторые птички, не выдержав волнения, падали мертвыми. Безжалостные валлонцы подхлестывали соперников голосом, умоляли "пустить еще разок", а человек сто зрителей молча, со страстным вниманием слушали эту адскую музыку ста восьмидесяти зябликов, которые, все вразнобой, повторяли одни и те же коленца. Первый приз - жестяной кофейник со штампованным узором - достался "верещаге".

Катрин и Шаваль тоже были среди слушателей; пришли и Захарий с Филоменой. Обменявшись рукопожатиями, стали слушать вместе. Но вдруг Захарий рассердился, заметив, что какой-то гвоздильщик, из любопытства затесавшийся сюда с приятелями, тихонько щиплет его сестру; Катрин, красная как пион, уговаривала брата замолчать, трепеща при мысли о поножовщине, которая может произойти, - ведь все эти гвоздильщики бросятся на Шаваля, если он не позволит им приставать к ней. Она чувствовала эти заигрывания, но из осторожности молчала. Впрочем, ее любовник только посмеивался. Все четверо удалились, и казалось, дело этим кончилось. Но едва они вошли в трактир "Виноградное" выпить по кружке пива, опять появился гвоздильщик. Парень старался показать, что ему сам черт не брат, и вызывающе посвистывал прямо у них перед носом. Захарий, оскорбленный в своих родственных чувствах, накинулся на нахала:

- Не лезь к моей сестре, свинья паршивая! Погоди, и тебя научу уважать мою сестру!..

Соседи розняли их. Шаваль твердил хладнокровно:

- Оставь! Это только меня касается... А я тебе говорю - чихать я на него хотел.

Пришел Маэ со своей компанией и успокоил Катрин и Филомену, проливавших слезы. В толпе смеялись. Гвоздильщик исчез. Желая окончательно рассеять тревогу, Шаваль, который держал себя в этом трактире как дома, угостил всех пивом. Этьену пришлось чокнуться с Катрин; выпили все вместе: отец, дочь и ее возлюбленный, сын и его любовница, и каждый говорил учтиво: "За здоровье всей компании". Затем выпили еще раз по приглашению Пьерона и на его счет. Все были в добром согласии, как вдруг Захарий, увидев Муке, опять почувствовал прилив негодования и стал уговаривать приятеля "двинуть вдвоем" на гвоздильщиков, как он выразился.

- Я должен кишки ему выпустить!.. Погоди! Шаваль, ты побудь тут, не давай в обиду Филомену и Катрин. Я сейчас вернусь.

В свою очередь и Маэ выставил всем по кружке. В конце концов пусть парень отомстит за сестру, это неплохой пример для других. Но, увидев Захария в обществе Муке, Филомена сразу успокоилась и только покачала головой. Разумеется, приятели удрали в "Вулкан".

В дни ярмарки праздник всегда заканчивался в танцевальном зале "Смелый весельчак". Содержала зал вдова Дезир, пятидесятилетняя толстуха, круглая, как бочка, и еще такая бойкая, что у нее было шесть любовников - "по одному на будние дни, а на воскресенье все шестеро", как она говорила. Всех углекопов она называла "детками", с умилением вспоминая, что за тридцать лет они выпили у нее целую реку пива; она хвасталась также, что ни одна откатчица не нагуляла себе ребенка, не поразмяв предварительно ноги на танцах в ее заведении. Оно помещалось в двух комнатах: в одной был кабачок с обычной стойкой, столами, стульями; в соседней комнате, отделенной от первой широкой аркой, танцевали; в этом бальном зале половицы были настланы только посредине, а вокруг настила пол выложен был плитками. Все украшение составляли две гирлянды бумажных цветов, протянутые под потолком из угла в угол и на месте скрещения соединенные венком из таких же аляповатых бумажных цветов; по стенам висели в ряд позолоченные картонные щиты с именами святых: святого Ильи - покровителя кузнецов и литейщиков, святого Крепина покровителя сапожников, святой Варвары - покровительницы углекопов, словом, всех святых, распределенных по цехам. Потолок был такой низкий, что в него упирались головами трое музыкантов, восседавших на маленькой эстраде, величиной с кафедру проповедника в церкви. По вечерам зал освещался четырьмя керосиновыми лампами, висевшими по углам.

В то воскресенье бал начался в пять часов вечера, еще при дневном свете, лившемся в окна. Но только к семи часам набралось много народу. На дворе поднялся ураганный ветер, и облака черной пыли слепили людям глаза, пыль потрескивала на сковородах, где жарилась картошка. Маэ, Этьен и Пьерон решили посидеть в "Смелом весельчаке" и встретили там Шаваля - он танцевал с Катрин, а Филомена стояла в одиночестве и смотрела на них; ни Аевак, ни Захарий не появлялись. В танцевальном зале не было скамеек, и Катрин после каждого танца отдыхала за столиком отца. Позвали Филомену, но она отказалась присесть - стоя она чувствовала себя лучше. Уже темнело, три музыканта играли в бешеном темпе, смутно различимые танцоры вертелись, покачивали бедрами и плечами, переплетали руки.