В субботу вечером, в воскресенье утром - Алан Силлитоу Страница 4

Мужчина остановился на середине лестницы:

— Нечего валяться у всех на пути. Пить не умеете, вот в чем беда с вами, нынешней молодежью.

— Это ты так думаешь, — огрызнулся Артур и, ухватившись за перила, рывком встал на ноги.

— Лучше тебе все же выйти на улицу, — грустно проговорил официант голосом человека, который надел черную мантию, чтобы вынести приговор. — Ты в таком состоянии, что больше эля мы тебе налить не можем.

— Да ничего такого со мной нет, — запротестовал Артур, чувствуя, что надвигается большая опасность.

— Точно, — с холодной усмешкой возразил официант, — ничего такого. Но все же, знаешь ли, не стоит так надираться.

Артур продолжал отрицать, будто он пьян, и говорил теперь так отчетливо, что официант, кажется, готов был ему поверить.

— Курни, приятель, — предложил Артур и зажег две сигареты без малейшей дрожи в руках. — Набегался, верно, нынче вечером, — добавил он так трезво, словно только что вышел на улицу и даже глотка пива не сделал.

Его слова тронули официанта.

— Не то слово, — пожаловался он. — Вымотался так, что ног под собой не чую. Право, эти субботние вечера когда-нибудь меня доконают.

— Да, веселой твою работу не назовешь, — сочувственно кивнул Артур.

— Это уж точно, — согласился официант и внезапно поделился, как с другом: — Людей не хватает, вот в чем все дело. Понимаешь, на такую работу никто не хочет наниматься и…

В этот момент в проеме двери появился хозяин паба — невысокий, жилистый, в костюме в тонкую полоску мужчина, в котором никто бы не признал хозяина, если бы не легкий налет властности в повадке и полная сосредоточенность во взгляде.

— Эй, Джим, — резко бросил он, — я не за то плачу своим официантам, чтобы они точили лясы с приятелями. Сегодня, сам знаешь, полно народа, так что поднимайся наверх и смотри, чтобы все были довольны.

Джим мотнул головой в сторону Артура:

— Понимаете, вот этот парень…

Но хозяин уже перевел горящий взгляд фанатика на что-то другое, и официант понял, что продолжать нет смысла. Он пожал плечами и пошел, как велено, заниматься своим делом, позволив Артуру пройти к стойке.

Крепко ухватившись за медные перила, он крикнул, чтобы ему налили пинту — единственную меру жидкости, которой хватило для начала избавления от жажды, вкусом напоминающей золу, что скопилась у него в гортани. Быстро расправившись с долгожданной пинтой, он потом незаметно для официанта проберется наверх и присоединится к Бренде — женщине, рядом с которой он сидел, пока не полетел с лестницы. Он все никак не мог поверить, что этот фокус случился именно с ним. Поначалу его память действовала как великодушный пропагандистский механизм, вместилище и горнило нравов, заставляющий считать, что он не мог напиться так, чтобы скатиться вниз по лестнице, что на самом-то деле именно так оно и было — он просто спустился и прилег на нижней ступеньке поспать. Такое с любым может случиться, особенно после целого дня работы на токарном станке под монотонный гул фабричных машин. Все же это объяснение звучало слишком уж успокоительно. Возможно, несколько ступенек он все же действительно пересчитал, ну да, теперь он вспоминает, что пролетел три-четыре ступеньки.

Артур заказал очередную пинту — третью. От изнеможения глаза его подернулись пленкой, и он готов был выпустить из рук перила у стойки бара, если бы в момент самого большого приступа слабости недремлющий инстинкт самосохранения не заставил его стиснуть кулаки и с новой силой вцепиться в стойку. Его начало тошнить, и борьба с позывами рвоты отнимала последние силы. Он уже не был уверен, стоит ли после всего случившегося подниматься к Бренде, может лучше, пробормотал про себя Артур, допить свою пинту и вернуться домой, в постель — лучшее место на свете, когда чувствуешь, что с тебя довольно.

Бармен поставил перед ним кружку. Он заплатил шиллинг и восемь пенсов и едва ли не залпом опорожнил ее. Силы чудесным образом вернулись, и Артур заказал очередную пинту, подсчитав про себя: тринадцатая. Кое для кого многовато, но мы еще посмотрим, как обернется дело. Получив заказ, он начал отхлебывать, на сей раз помедленнее, но когда дошел до середины, позыв к рвоте стал настоятельной потребностью, о чем упорно свидетельствовало бульканье в горле. Все же он допил пиво и с трудом закурил сигарету.

Дым попал Артуру в дыхательное горло, и ему едва хватило времени, чтобы ввинтиться в толпу, орудуя локтями и расталкивая тех, кто, сам о том не подозревая, мешал ему пройти, задыхаясь от дыма, исторгавшегося теперь у него изо рта и ноздрей, испытывая странное ощущение, будто его влечет некая непреодолимая сила, с которой он не может справиться, покуда он не дал волю позыву, мучившему его с тех самых пор, как он скатился по лестнице, и оглушительно рыгнул прямо над головой пожилого мужчины, сидевшего с женщиной на одном из сидений, обитых зеленой кожей.

— О господи! — вскричал мужчина. — Ты только посмотри! Посмотри, что натворил этот молодой бездельник. Мой лучший костюм. Только сегодня почистили и погладили. Глазам не верю! О господи, господи! Да я пятнадцать шиллингов выложил. Что, деньги на дереве, что ли, растут? Вместе с костюмами? Ну и как я теперь ототру эти пятна? О боже!

Жалобный голос звучал еще несколько минут, и те, кто наблюдал эту картину, все ждали, когда же сетования перейдут в настоящие рыдания. Артур застыл на месте, не в силах поверить, что разыгрывающаяся на его глазах трагедия может быть каким-то образом связана с ним и соблазном, которому он только что уступил. Тем не менее помутившееся сознание, сигаретный дым, а также визгливые выкрики спутницы мужчины — все это подсказывало, что да, он виноват и ему следовало бы пожалеть о содеянном.

Артур стоял прямо, напряженно, слегка покачиваясь, глаза его блестели, пальто было расстегнуто. Он механически пошарил в кармане в поисках очередной сигареты, но, вовремя вспомнив, к чему привела прошлая попытка закурить, отказался от этого намерения и уронил руки по швам.

— Посмотри, что ты наделал, гаденыш, — не унималась женщина. — Облевал лучший костюм Альфа. И посмотрите только на него: стоит себе и в ус не дует. Может, все же скажешь что-нибудь? А? Может, хотя бы извинишься?

— Правда, рот-то открой, — бросил кто-то из свидетелей этой сцены, и по его тону Артур понял, что люди не на его стороне, хотя сказать что-нибудь в свою защиту не мог — язык ему не повиновался. Он не сводил глаз с женщины, которая не переставала кричать на него, в то время как жертва безуспешно пыталась очистить костюм при помощи носового платка.

Женщина стояла в футе от Артура.

— Посмотрите на него! — визгливо выкрикивала она ему прямо в лицо. — Бесчувственный тип. Слова сказать не может. Даже извиниться неспособен. Ты почему не извиняешься, а? Извиняться не умеешь? Наркотой, видно, накачался, да и набрался вдобавок. Видала я таких гуляк, от них одни неприятности. Ну, извинись же.

По непрестанному повторению слова «извинись» можно было подумать, что она либо только что узнала его значение — может, после неполадок в телевизоре, — либо произнесла впервые с тех пор, как сорок лет назад, в школе, прочитала по складам слово, написанное цветным мелком.