Черная месса - Франц Верфель Страница 38

Лицо Эрвина вдруг становится злым.

— Отдаст ли мне тебя этот твой Август?

Габриель судорожно сжимает колени:

— Август умер… Четырнадцать дней назад. Но, знаешь, Эрвин? Августа никогда не существовало.

Резкий возглас пронизывает пространство:

— Всем! Внимание! Визит!

Эрвин весь сжимается и шепчет:

— Барбаросса!

Группа мужчин переходит от койки к койке. Впереди — могучий рыжебородый человек. На нем обшитые ярко-красным кантом генеральские брюки и белый китель, увешанный тремя рядами орденов и знаков отличия. За ним бредут несколько фигур в странных масках, похожих на намордники, или в серых, с прорезями для глаз, капюшонах. Они напоминают средневековых рыцарей фемы.

Наконец проходят два солдата с обнаженной грудью, которые балансируют на плечах чем-то продолговатым и непонятным. Габриель со страхом догадывается, что это за предмет. Вероятно, гроб, в котором сразу можно унести умершего солдата.

Барбаросса с господами стоит перед койкой Эрвина.

Раздается голос командира:

— Ну, как дела, господин лейтенант?

Габриель спешит ответить:

— Плохо, господин генерал медицинской службы, плохо! Его лихорадит.

Барбаросса вытряхивает из рукава градусник и быстро касается им лба раненого. Затем держит градусник против света и прищуривается.

— Ничего! Нормально!

Габриель, несмотря на все старания, не может скрыть страх за Эрвина:

— Я думаю… Домашняя забота… Я могла бы его вылечить…

Барбаросса хмурится.

— Вы его жена?

Габриель молчит.

— Невеста?

У Габриели будто ком в горле.

Барбаросса не ждет ответа.

— Сквозное ранение самое безвредное. Никакой опасности. Такие раны обычно вылечиваются за четырнадцать дней без каких-либо осложнений. Господин лейтенант может спокойно ждать здесь, пока не будет снова призван на военную службу.

Габриель встает. Она чувствует, что ужасно покраснела. Она выдавливает из себя вымученную улыбку и кокетничает с рыжебородым, который смотрит на нее загоревшимися глазами. Затем она приоткрывает зубы. Она знает, что зубы ее очень красивы.

Барбаросса, одетый уже во фрак с белым бантом, щелкает каблуками:

— Могу ли я пригласить милостивую госпожу на следующий тур вальса?

Габриель послушно кладет руку ему на бедро. Только кто это? — размышляет она. Она вспоминает единственный бал, на котором была еще подростком, перед войной. Цвет государственных служащих! Она шепчет:

— У моего брата сильный жар.

Барбаросса хрипит:

— Как прикажет милостивая госпожа!

Звучит вальс из «Веселой вдовы» [40]. Огромная рука Барбароссы почтительно и осторожно покоится на спине Габриели. Пахнущий по́том мужчина старомодно исполняет все шесть фигур вальса. Во время танца его рыжие усы часто касаются ее щеки. Она выслушивает его галантные рассуждения:

— Я, милостивая госпожа, — не только Барбаросса, генерал и врач. Я играю роль в обществе — и как председатель благотворительных объединений, и как веселый собеседник. Моим девизом было и остается «В любой ситуации будь добросовестным». Поэтому к дамам различных господ я отношусь с самыми серьезными и достойными уважения намерениями. Обладая неограниченной властью, я никого ни к чему не принуждаю.

Помимо воли Габриель с удовольствием отдается танцу.

— Завтра я заберу Эрвина домой.

Барбаросса галантно заверяет:

— Ну, разумеется! Нужно только выполнить одну маленькую формальность.

Танец ускоряется.

Барбаросса крепче прижимает к себе партнершу.

— Ваш брат спасен. Если бы я послал его обратно в окопы, он неминуемо погиб бы геройской смертью. А героическая смерть — отнюдь не самое худшее: вы оплакивали бы своего брата как поверженного бога. Как бы он, однако, не разочаровал вас… сегодня… в Берлине!

Танец становится все необузданнее. Габриель пытается вырваться. Барбаросса шутит:

— Современные танцы волнуют меньше, чем такой вот старомодный вальс!

Люди в капюшонах, ритмично пританцовывая, приближаются к вальсирующим. Оба солдата, несущие нечто продолговатое и таинственное, плавно огибают танцующую пару. «Мой гроб, — отзывается в Габриели, — меня ведь как раз теперь оперируют». Барбаросса все сильнее прижимает ее к себе, так что ей становится трудно дышать. Он — будто пылающий дом. Дьявол! Габриель уверена, что дьявол — оборотень пылающего дома. О, как только она могла сомневаться в существовании дьявола, считать Сатану детской выдумкой! Из красновато-рыжих оконных проемов Барбароссы вырываются языки пламени. Дым и запах пожара! Габриель все стремительнее вертится волчком. Однако черт легко поднимает ее и подбрасывает высоко в воздух.

Она попадает на Потсдамскую площадь.

Габриель боится смерти. Она торопится перейти улицу. В это время постовой подает знак. Со всех сторон автобусы, грузовики, роскошные автомобили, такси с грохотом несутся вперед. В продолговатой сияющей машине она видит за рулем даму в мехах. Габриель пугается: это Юдифь! Габриель замирает в самом центре движения и закрывает глаза, осыпаемая бранью и проклятиями, оглушенная гудками и сиренами.

Чудо спасает ее на этот раз.

В прихожей дома она вздыхает с облегчением.

Она знает, что спит. Но ей безотлагательно необходимо подняться в верхний мир. Она должна задать вопросы, сжигающие ее.

Она собирает всю силу воли, напрягает мышцы, ныряет и плывет, как научилась в детстве.

Ей это удается.

Она лежит на операционном столе. Серый шар с прорезями для глаз — голова профессора — парит прямо над нею. Габриель ясно все различает, даже мутное стекло огромного окна. Голос профессора гремит в полной страха тишине:

— Тампон! Быстрее!

Габриель выдавливает из себя вопрос:

— Можно мне теперь отправиться с визитом?

Профессор напоминает, не поднимая головы:

— Наркоз!

Но больной шутливо говорит:

— Обратно, дитя мое! Вниз!

Габриель смеется про себя, словно удачно сострила. Затем быстро входит в лифт, ждущий наготове.

Габриель удивлена, что поднимается, а не опускается.

Наконец она стоит перед дверью дома, до которого добиралась из такой дали. Она оттянула визит до пяти часов дня, ее изводили дурные предчувствия и необъяснимая нерешительность, будто не встретиться с любимым братом пришла, а просительницей… Ведь Эрвин женат!