Духи дамы в черном - Гастон Леру Страница 38

— Когда мы с господином Сенклером и господином Дарзаком вышли около четверти седьмого из его комнаты, вы сразу же заперли дверь?

— Да, сударь.

— А когда вы отперли ее снова?

— Единственный раз, вечером, когда впускал господина и госпожу Дарзак. Господин Дарзак только что пришел, а госпожа Дарзак некоторое время до этого сидела в гостиной господина Боба, откуда как раз вышел господин Сенклер. Они встретились в коридоре, и я отпер им дверь. Вот и все. Как только они вошли, я услышал, что дверь заперли на задвижку.

— Значит, между четвертью седьмого и этим моментом вы дверь не отпирали?

— Ни разу.

— А где вы были все это время?

— Перед дверью в привратницкую, наблюдал за дверью в комнаты. В половине седьмого мы даже там с женой пообедали — прямо в коридоре, за маленьким столиком. Дверь в башню была открыта, и нам показалось, что в коридоре посветлее и повеселее. После обеда я стоял на пороге привратницкой, курил и болтал с женой. Мы разместились так, что, даже если бы захотели, не смогли бы не видеть дверь в комнату господина Дарзака. Это какая-то тайна — еще более невероятная, чем тайна Желтой комнаты! Там не было известно, что произошло раньше. Но здесь-то, сударь, здесь-то! Что было раньше — известно, потому что в пять часов вы сами побывали в комнатах и убедились, что там никого нет; известно и все, что было затем, — или ключ был у меня в кармане, или господин Дарзак был в комнате. Он ведь сразу увидел бы, что дверь открывается и входит убийца, да и я постоянно был в коридоре и следил за дверью. Никто незаметно пройти не мог. Что было потом — тоже известно. Да и никакого «потом» не было — просто погиб человек. Но значит, он там был? Вот в чем загвоздка.

— А между пятью часами и минутой, когда случилась драма, вы точно не уходили из коридора?

— Честное слово, не уходил!

— Вы в этом уверены? — продолжал настаивать Рультабийль.

— Ах, извините, сударь! В какой-то момент вы меня позвали.

— Ладно, Бернье. Я просто хотел выяснить, помните ли вы об этом.

— Но это длилось одну-две минуты, а господин Дарзак был тогда у себя и не выходил. Здесь какая-то тайна!

— Откуда вы знаете, что в течение этих двух минут он не выходил?

— Черт побери, да если бы он вышел, моя жена, сидевшая в привратницкой, сразу бы его увидела. И потом, это бы все объясняло, и ни он, ни госпожа Дарзак так не удивлялись бы. Мне ведь пришлось повторить ему несколько раз: вплоть до его возвращения вечером вместе с госпожою Дарзак никто, кроме него в пять часов и вас — в шесть, в комнату не заходил. Он так же, как вы, все не хотел мне верить. Я поклялся ему в этом над телом мертвеца.

— Где был мертвец?

— У него в комнате.

— Человек этот точно был мертв?

— Нет, он еще дышал. Я слышал.

— Значит, это был не мертвец, папаша Бернье.

— Но он был все равно что мертвец! Подумайте только, господин Рультабийль, ему же выстрелили в сердце.

Наконец-то папаша Бернье дошел в своем рассказе до убитого. Видел ли он его? Каков он был? Похоже, все это было для Рультабийля не главным. Репортера более всего занимал вопрос, каким образом мертвец оказался в комнате. Как пришел человек, нашедший там свою смерть?

К сожалению, папаша Бернье мало что знал. Ему показалось, что все произошло молниеносно; в это время он был за дверьми. Едва он потихоньку вошел в привратницкую и приготовился лечь, как из комнат супругов Дарзак раздался страшный шум. Бернье с женой замерли. Загрохотала мебель, послышались удары в стену. «В чем дело?» — проговорила матушка Бернье, и тут же они услышали голос г-жи Дарзак, звавшей на помощь. Мы, сидя в комнате Нового замка, этого крика не слышали. Мамаша Бернье от ужаса лишилась сил, а сам Бернье, подбежав к двери комнаты г-на Дарзака, стал в нее ломиться, требуя, чтобы ему отперли. По ту сторону двери борьба продолжалась уже на полу. Он слышал тяжелое дыхание двух мужчин и узнал голос Ларсана, который выкрикнул: «Теперь ты от меня не уйдешь!» Потом он услышал, как г-н Дарзак из последних сил, полузадушенным голосом позвал на помощь жену:

«Матильда! Матильда!» Очевидно, Ларсан подмял его под себя, но тут раздался спасительный выстрел. Звук выстрела напугал папашу Бернье меньше, чем вопль, которым он сопровождался. Казалось, что г-н Дарзак, издавший крик, смертельно ранен. Бернье не мог взять в толк одного — поведения г-жи Дарзак. Почему она не открыла дверь, когда подоспела помощь? Почему не отперла задвижку? Наконец, почти сразу после выстрела, дверь, в которую не переставая барабанил папаша Бернье, отворилась. Комната была погружена во мрак, но это привратника не удивило: во время борьбы свеча, свет которой виднелся из-под двери, внезапно погасла и послышался шум упавшего подсвечника. Дверь открыла г-жа Дарзак; ее муж неясной тенью нагнулся над хрипящим на полу и, по-видимому, умирающим человеком. Бернье крикнул жене, чтобы та принесла свет, но г-жа Дарзак воскликнула: «Нет! Света не нужно! Главное, чтобы он не узнал!», после чего бросилась ко входной двери с криком: «Он идет! Идет! Я слышу! Откройте дверь! Папаша Бернье, откройте дверь! Я хочу его встретить!» Папаша Бернье пошел отпирать дверь, а она все повторяла: «Спрячьтесь! Уходите! Только бы он ничего не узнал».

Папаша Бернье продолжал:

— Вы влетели как ураган, господин Рультабийль. И она сразу увела вас в гостиную Старого Боба. Вы ничего не заметили. А я остался с господином Дарзаком. Человек на полу перестал хрипеть. Господин Дарзак, все еще склоняясь над ним, проговорил: «Бернье, несите мешок и камень; выбросим его в море, и никто никогда о нем не услышит».

— Тогда, — рассказывал далее Бернье, — я вспомнил о мешке с картошкой: ведь жена снова собрала картошку в мешок. Я опять высыпал ее и принес мешок. Мы старались как можно меньше шуметь. Тем временем хозяйка, по-видимому, рассказывала вам в гостиной Старого Боба всякие небылицы, а господин Сенклер расспрашивал в привратницкой жену. Господин Дарзак связал труп, и мы потихоньку засунули его в мешок. Тут я сказал господину Дарзаку: «Не советую бросать его в воду. У берега недостаточно глубоко. Иногда море бывает здесь таким прозрачным, что видно дно». «Так что же мне с ним делать?» — шепотом спросил господин Дарзак. «Честное слово, сударь, не знаю, — ответил я. — Все, что можно было сделать для вас, для хозяйки, для всех, чтобы защитить их от такого разбойника, как Ларсан, я сделал. Не просите у меня ничего больше, и храни вас господь!» Я вышел из комнаты и в привратницкой нашел вас, господин Сенклер. А потом по просьбе господина Дарзака вы пошли к господину Рультабийлю. Что же до моей жены, то она чуть не лишилась чувств, внезапно увидев, что господин Дарзак цел и невредим. И я тоже. Видите, руки у меня в крови? Только бы нам не попасть в беду, но, в конце концов, мы исполнили свой долг. Это был гнусный разбойник! Но знаете, что я вам скажу? Такую историю не скроешь; лучше бы сразу все рассказать полиции. Я обещал молчать и буду молчать сколько смогу, но я рад, что облегчил душу перед вами — вы же друзья с хозяевами и, быть может, заставите их прислушаться к голосу разума. Почему они все скрывают? Разве это не честь — убить самого Ларсана? Простите, что я опять произнес это имя, я знаю, это грязное имя. Разве это нечестно — избавить от него всех и избавиться самим? Да, и еще насчет богатства! Госпожа Дарзак обещала мне богатство, если я буду молчать. А что мне с ним делать? Разве не лучшее богатство — служить этой бедняжке? Нет, богатство мне ни к чему. Но пусть она все расскажет. Чего ей бояться? Я спросил у нее об этом, когда вы якобы отправились спать и мы остались в башне наедине с трупом. Я сказал ей: «Вы должны в голос кричать, что убили его. Все вам только спасибо скажут». А она ответила: «Слишком много уже было скандалов, Бернье. Насколько это зависит от меня и если это вообще возможно, мы постараемся все скрыть. Мой отец этого не перенесет». Я ничего ей не ответил, хотя меня так и подмывало сказать: «А если об этом узнают позже, то решат, что дело тут нечисто, и тогда уж ваш папенька точно умрет». Но она так решила. Хочет, чтобы все молчали. Ладно, будем молчать, и довольно об этом.