Анатомия одного развода - Эрве Базен Страница 34

— Женитьба для некоторых как соус — один свернется, другой удастся на славу. Выводы делать рано, но если сравнить…

— Что касается меня, — заметила свекровь, — то я давно не сужу о женщине по качествам, которые она проявляет лежа, а считаюсь с тем, что она умеет делать стоя.

Неужто в самом деле давно? Одиль не строила иллюзий. Ей помогали мерзкие выходки Алины и снисходительность стариков к единственному сыну. Она выключила духовку, схватила поднос с аперитивами и ровным шагом вошла в столовую.

— Не очень разочаровались? — спросила она.

— Должен признаться… — сказал Фернан Давермель, любитель незаконченных фраз.

— Вы даже слишком преуспели! — ответила Луиза, принимая разговор на себя.

— Я как будто говорила вам, что мы, в общем-то, не арендуем дом, а купили его, — продолжала Одиль, нажимая на последние слова. — Но мы предпочли бы, чтобы это не было широко известно — из-за Алины. Конечно, иначе мы не стали бы так много переделывать, чтоб потом оставить все владельцу. Я думаю, что была права, настояв, чтобы Луи пустил в оборот именно для этой цели те деньги, которые достались ему от продажи дома в Фонтене.

Уважение к Одили сразу поднялось, как ртуть на шкале термометра, если подышать на него.

— Конечно, все тут записано на его имя, — закончила Одиль.

Свекор и свекровь со взаимным пониманием, но и с некоторой растерянностью посмотрели друг на друга, а потом чинно опустили веки, словно выражая сожаление, что раньше не догадались о качествах молодой невестки и как долго подвергали ее полубойкоту. Но наконец справедливость решительно взяла верх.

— Мне кажется, Одиль, настала пора сказать откровенно: сначала мы боялись вас…

Откровенность не всегда бывает высказана достаточно внятно. Давайте изобразим смущение, укроемся за маской скромности, с оттенком горечи будем что-то лепетать…

— Алину, конечно, не изменишь, но что вы хотите — ведь четверо детей. А вы, Одиль, очень милы, да еще на двадцать лет моложе…

Наконец-то все сказано, вернее — промурлыкано.

— Поймите нас правильно, дорогое дитя. Луи — наш единственный сын, его предназначали для аптекарского Дела, но он отказался и выбрал себе самую ненадежную профессию; потом начал бегать за девушками, то за одной, то за другой, был вынужден жениться на какой-то машинистке, без единого сантима в кармане, закабалил себя большой семьей; опять стал погуливать и вот, пожалуйте, увлекся молодой девушкой, разбил семью, чтобы начать новую жизнь… Скажите, разве тут мало причин для волнений? Достаточно. Вот почему мы решили повременить, посмотреть, как у вас все сложится. Хоть недолго…

— Зато теперь, — прервала мужа мадам Давермель, — мы знаем, чего нам держаться.

Пауза. Потом разговор продолжается. Опасения сменяются удивлением, удовлетворение — признательностью… Исчезают мрачные тучи, но все же не стоит закрывать глаза на трудности, их надо предвидеть, чтобы в новой жизни справиться с последствиями прошлого. Впрочем, до сих пор… особенно в том, что касается детей… вы выходите из положения, говорю это с полной откровенностью… с большим тактом… Словно волос из бороды, словно волоконце швейцарского сыра — слова тянулись, переплетались, путались. Наконец-то перешли к советам — в выражениях сдержанных, но достаточно внятных. Научитесь беречь любовь сына. Деньги сына — тоже, впрочем, вы это можете, доказали. И продолжайте, дитя мое, претворять в жизнь свои добрые намерения: во-первых, помогайте ему, насколько это возможно, сочетать в себе художника с декоратором, неплохо бы сбывать картины клиентам фирмы «Мобиляр»; во-вторых, стоило бы заинтересовать этих клиентов — пусть они заказывают свои портреты; в-третьих, практикуя эту профессию, теперь довольно редкую, он сумеет создать себе имя, карьеру, возможность дополнительного заработка.

— Я ведь, знаете ли, люблю Луи! — говорит Одиль.

И лица сразу умилились; Одиль полагала, что иной раз простительно слегка пококетничать, сказав правду дрожащим от волнения голосом. Забвение прошлого помогает обелить настоящее. Представляются они дурачками или на самом деле глуповаты — в сущности, какое это имеет значение?.. «Милые родители, — весело подумала она, — не столь уж длинна эта дорога от ваших проклятий до признания моих заслуг! Любовник он мой или муж, это все тот же самый Луи, только в других руках и ублаготворенный другими средствами. Для вас я ровно ничего не сделала, все только для него и для себя самой…»

Хлопают двери, слышатся шаги, откашливанье — прибыли Милоберы, коротко поздоровались, кивая головой с некоторой робостью.

— Мама! — обратилась Одиль к мадам Давермель. — Вот моя мать…

Мама! Это прозвучало впервые. До сих пор Одиль, когда рассказывала о свекрови или обращалась к ней, избегала как-либо называть ее, а, как и Луи, употребляла разные забавные сокращения во множественном числе: Звонили "Д"; ту же формулу она применяла для своего клана — "М" и для Фонтене — "Р".

— Весьма счастливы познакомиться с вами…

Счастье, конечно, умеренное, с некоторыми оговорками, не высказанными вслух. "М" пристроили дочь, после того как она была совращена, "Д" переменили невестку на ту, которую прежде считали узурпаторшей. Однако хватит уже! Простите нам прегрешения наши, как мы прощаем их врагам нашим. Одиль сразу приглашает всех сесть за стол.

— Вы как будто коммерцией занимаетесь? Лично я недавно оставил эту сферу деятельности…

Лангустины, которых подали на закуску, имеют одно важное преимущество: вы снимаете с них панцирь, скребете внутри, тянете все из шейки, из лапок, это продолжается долго, вы все время заняты. При этом беседа может быть почти бессодержательной, вроде пустых панцирей на дне вашей тарелки. А Одиль заполняла паузу улыбкой, прекрасно понимая, что быть приветливой, а не желчной, как Алина, быть радостной, не слишком, но так, чтобы эту чувствовалось, даже когда она молчит, — в этом и есть ее сила. Веселые всегда берут верх над нытиками.

— Мы оба, дорогой мсье, занимаемся благородной коммерцией, не правда ли?

Конечно, это было сказано не без яда. Но как бы то ни было, еще совсем недавно хозяин книжного магазина всякое болтал о сыне аптекаря, а тот не оставался в долгу по поводу дочки книготорговца, и, несомненно, и тот и другой ожидали извинений или обещаний, которые могли бы исправить положение, а вот теперь они обмениваются любезностями. Луи смотрел на жену. По обе стороны от нее сидели отцы, по обе стороны от него — матери; от Одили к Луи струился живительный ток, не нуждающийся ни в каком проводе. Они и ведут свой род от этих самых отцов, нашедших свое призвание в коммерции; коммерция одного поддерживает дух, другого — тело. Конечно, хозяин книжного магазина не может стать доктором, как аптекарь, — это ясно: тут преимущество на стороне Луи. Зато книжник образованнее благодаря своей торговле и знает толк в книгах лучше, чем аптекарь, — тут уж преимущество на стороне Одили. Но семья "Д", как и семья "М", теперь говорит лишь о том, что их объединяет; этим занялись дамы: они успели обозреть свое житье-бытье, переходя от лавки к дому, от обслуживания клиентов к уходу за детьми.