О мышах и людях. Жемчужина (сборник) - Джон Эрнст Стейнбек Страница 32

И тут в хижину, сопровождаемый слугой, ворвался доктор. Он разогнал старух, словно кур, взял ребенка на руки, осмотрел и пощупал ему лоб.

– Яд нанес удар, – объявил он. – Думаю, я сумею его побороть. Сделаю все, что в моих силах.

Доктор попросил подать воды, добавил в чашку три капли аммиака, открыл ребенку рот и влил питье. Койотито закашлялся и запищал, а Хуана только смотрела на него затравленными глазами. Не отрываясь от работы, доктор сказал:

– Вам повезло, что я умею лечить от скорпионьего яда, иначе…

Он пожал плечами, давая понять, что бы случилось иначе.

Кино не покидали подозрения. Он не сводил глаз с открытого чемоданчика, где лежала склянка с белым порошком. Постепенно спазмы прекратились, и Койотито затих. Он глубоко вздохнул и уснул, утомленный изнурительной рвотой.

Доктор положил ребенка Хуане на руки.

– Теперь он поправится. Я выиграл бой.

В ответ Хуана с обожанием посмотрела на него.

Закрывая чемоданчик, доктор спросил:

– Когда вы сможете оплатить счет?

Спросил почти ласково.

– Как только продам жемчужину, – ответил Кино.

– У вас есть жемчужина? И большая? – поинтересовался доктор.

Тут вмешались соседи.

– Он нашел величайшую жемчужину в мире! – наперебой закричали они, соединяя большой палец с указательным, чтобы продемонстрировать, как она велика. – Кино станет богачом! Такой жемчужины еще никто не видел.

Доктор удивлённо приподнял брови.

– А я даже ничего не слышал! Вы надежно спрятали эту жемчужину? Хотите, положу ее в свой несгораемый шкаф?

Кино сощурил глаза и стиснул зубы.

– Жемчужина в надежном месте. Завтра я продам ее и расплачусь с вами.

Доктор пожал плечами. Его влажные глазки не отрываясь следили за Кино. Он знал, что жемчужина зарыта где-то в хижине, и выжидал, не взглянет ли Кино в сторону тайника.

– Жаль, если жемчужину украдут прежде, чем вы успеете ее продать, – заметил доктор, и Кино невольно покосился на пол у подножия боковой опоры.

Когда доктор ушел, а соседи неохотно разбрелись по домам, Кино присел рядом с тлеющими углями в очаге и прислушался к звукам ночи – к тихому плеску волн и далекому собачьему лаю, к шелесту ветра в крыше. Из соседних хижин долетал приглушенный гул голосов – люди этого народа не спят беспробудным сном, а то и дело просыпаются, разговаривают немного и снова засыпают. Через некоторое время Кино встал и подошел к дверям. Он принюхался, послушал, не крадется ли кто, и пристально вгляделся в ночь, потому что в голове у него звучала мелодия зла. Кино был насторожен и чего-то опасался. Прощупав темноту всеми органами чувств, он подошел к боковой опоре и откопал жемчужину. Затем отодвинул циновку, вырыл новую ямку, опустил туда жемчужину, засыпал землей и опять накрыл сверху циновкой.

Сидящая у очага Хуана вопросительно смотрела на мужа, а когда он закончил, спросила:

– Кого ты боишься?

Кино задумался, пытаясь найти истинный ответ, и наконец произнес:

– Всех.

Вокруг него смыкалась непроницаемая раковина.

Через некоторое время они оба легли на циновку. Этой ночью Хуана не стала укладывать малыша в ящик, а устроила рядом с собой, обняла и накрыла шалью.

Угли в очаге совсем потухли, но ум Кино продолжал гореть даже во сне. Ему снилось, что Койотито умеет читать – что человек из его собственного народа может рассказать ему, где правда. Койотито читал огромную, как дом, книгу с большими, точно собаки, буквами. Буквы резвились и прыгали по странице. Затем по бумаге разлилась темнота, а с ней вновь пришла мелодия зла, и Кино заворочался во сне. Хуана почувствовала это, открыла глаза, и Кино тут же проснулся. Внутри у него по-прежнему пульсировала мелодия зла. Он лежал в темноте и чутко прислушивался.

Из угла хижины донесся шорох – такой тихий, что можно было принять его за мысль, за легкое вороватое движение, осторожные шаги по земляному полу или почти неразличимый свист сдерживаемого дыхания. Кино перестал дышать и напряг слух. Он знал: чем бы ни было то темное существо, что пробралось к нему в дом, оно сейчас тоже не дышит и слушает. Какое-то время из угла не долетало ни звука. Кино уже готов был подумать, что ему почудилось, но тут рука Хуаны предостерегающе дотронулась до его плеча, а шорох повторился – шорох осторожных шагов и скребущих по сухой земле пальцев.

Кино захлестнул отчаянный страх, а вслед за страхом, как обычно, пришла ярость. Его рука нащупала висящий на груди нож. Кино подскочил, словно разъяренная кошка, и с шипением прыгнул на темное существо, которое, он знал, притаилось в углу. Пальцы Кино ухватили ткань. Он ударил, промахнулся и снова ударил. Нож распорол ткань, и тут в глазах у Кино сверкнула молния, а голова затрещала от боли. Что-то метнулось к двери, послышался топот бегущих ног, и все стихло.

По лбу у Кино текла теплая струйка крови.

– Кино! Кино! – со страхом в голосе звала Хуана.

Безразличие овладело им так же внезапно, как до того ярость.

– Все хорошо, – сказал Кино. – Он сбежал.

Кино ощупью вернулся на циновку. Хуана уже хлопотала у очага. Она нашла уголек, накрошила сверху кукурузных листьев и раздула огонь. Хижину осветил неверный свет. Из потайного места Хуана достала огарок освященной свечи, зажгла его от огня и поставила на камень рядом с очагом. Работала она быстро, что-то напевая себе под нос. Хуана обмакнула угол шали в воду и вытерла кровь со лба у Кино.

– Это ничего, – сказал он, но взгляд и голос у него сделались жесткими и холодными, а внутри закипала угрюмая ненависть.

Губы у Хуаны были плотно сжаты. Нараставшее внутри напряжение наконец выплеснулось наружу, и она хрипло воскликнула:

– Эта жемчужина словно грех! В ней скрыто зло. Она нас погубит.

Голос Хуаны сорвался на крик.

– Избавься от нее, Кино! Давай разотрем ее между двух камней, зароем и забудем куда, выбросим обратно в море. Эта жемчужина принесла с собой зло. Кино, муж мой, она нас погубит!

Губы Хуаны дрожали, глаза полнились страхом.

Но лицо Кино было неподвижно, а ум и воля неколебимы.

– Для нас это единственная надежда, – ответил он. – Наш сын должен ходить в школу – должен вырваться из того сосуда, в котором мы заточены.

– Эта жемчужина всех нас погубит! – отчаянно повторила Хуана. – Даже нашего сына.

– Молчи, – сказал Кино. – Не надо больше слов. Утром мы продадим жемчужину, и все плохое уйдет – останется только хорошее. А теперь молчи, жена.

Темные глаза Кино мрачно уставились в огонь. Вдруг он заметил, что все еще держит в руке нож. На стали темнела узкая полоска крови. Кино хотел было вытереть лезвие о штаны, но вместо этого вонзил нож в землю и так очистил его.