Давид Гольдер - Ирен Немировски Страница 32

— Осторожно, товарищ!.. Наверху сильный ветер, — крикнул пробегавший мимо матрос, дохнув ему в лицо водкой. — Палубу качает, товарищ…

— Ничего, мне не впервой, — сухо буркнул Гольдер.

Но до палубы он добрался с трудом. Огромные волны набрасывались на пароход, как голодные псы. В углу, под промокшим брезентом, лежали вповалку, тесно прижавшись друг к другу, «шурум-бурумщики». Завидев Гольдера, один из них поднял голову и выкрикнул несколько слов высоким стонущим голосом. Гольдер знаком показал, что не слышит. Тот повторил — громче, дико вращая горящими глазами. Потом его стошнило, он рухнул на старую овечью шкуру и остался лежать как мертвый среди тюков с мануфактурой и спящих собратьев.

Гольдер миновал живописную группу, сделал несколько шагов по палубе и остановился, согнувшись, как дерево на ветру. Он с наслаждением подставлял лицо буре, ощущая на губах терпкий аромат морской воды, не открывая глаз, вцепившись онемевшими пальцами в ледяной поручень.

Терзаемый морской стихией корабль глухо и надрывно стонал, перекрывая даже свист ветра и шум волн.

«Ну вот, — подумал Гольдер, — только этого мне не хватало…»

Но с палубы не ушел, с каким-то извращенным удовольствием позволяя буре сотрясать свое дряхлое тело. Щеки и губы были мокры от дождя и морской воды, на ресницах и бровях оседала соль.

Неожиданно совсем рядом с ним раздался голос. Человек что-то кричал, но ветер относил слова прочь. Гольдер с трудом разлепил веки: согнувшийся пополам человек обеими руками цеплялся за железный поручень.

Высокая волна перекинулась через борт и распласталась у ног Гольдера. Брызги летели в лицо, рот наполнялся соленой влагой. Он стремительно отступил назад. Незнакомец последовал его примеру. Они начали спускаться, то и дело натыкаясь на стенку. Спутник Гольдера с ужасом прошептал по-русски:

— Ну и погода, Боже, ну и погода…

В темноте Гольдер мог разглядеть только длинное, в пол, пальто, но мгновенно узнал певучий акцент.

— Впервые на корабле? — спросил он на идише.

В ответ раздался нервный смешок.

— Ну да, — веселой скороговоркой ответил незнакомец. — Вы тоже?

— Я тоже. — Гольдер кивнул

Он примостился на стоявшем у стены диванчике. Руки у Гольдера окоченели от холода, он не без труда достал из кармана портсигар, открыл его и^протянул собеседнику.

— Угощайся.

Он дал ему прикурить и в пламени спички разглядел молодое, почти мальчишеское, бледное лицо с печальным длинным носом, мягкие курчавые черные волосы и огромные влажные, лихорадочно сверкающие глаза.

— Откуда ты родом?

— Из Кременца, мсье, с Украины.

— Знакомые места.

Когда-то Кременец был жалким местечком, где в грязи копошились черные свиньи и еврейские ребятишки.

«Живут небось, как жили…» — рассеянно подумал Гольдер.

— Значит, едешь?.. Навсегда?

— О да!

— Зачем? В этом был смысл во времена моей молодости!

— Ах, мсье! — произнес молодой еврей со своей неподражаемо забавной жалобной интонацией. — Разве для таких, как мы, что-нибудь меняется? Взять, к примеру, меня, мсье. Я — честный человек, но тому еще два дня сидел в тюрьме. За что? Мне приказали сопровождать с юга в Москву вагон «монпансье» — знаете, такие фруктовые леденцы. Дело было летом, жара стояла ужасная, и весь товар растаял. Когда поезд прибыл в Москву, конфеты вытекли через щели в ящиках. Чем я виноват? Но меня посадили — на полтора года. Теперь я свободен и еду в Европу.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать, мсье.

— Вот как… — задумчиво произнес Гольдер. — Мне было столько же, когда я уехал.

— Вы из России?

— Да.

Молодой человек молча жадно курил. Красный огонек освещал его гибкие молодые руки.

— Первое плавание по морю… — повторил он. — И куда же ты собрался, дружок?

— Для начала в Париж. Мой кузен — он закройщик — устроился там еще до войны. Но как только скоплю немного денег, отправлюсь в Нью-Йорк! Нью-Йорк!.. — пылко повторил он. — О, там…

Гольдер не слушал, с затаенным болезненным удовольствием наблюдая за стоявшим перед ним мальчиком. Тот страстно жестикулировал, голос его срывался, он глотал слова, не в силах совладать с горячечной жаждой жизни… Когда-то Гольдер был таким же буйным, неудержимым молодым евреем… Теперь все ушло, как не бывало…

— Не боишься, что придется голодать? — неожиданно резко спросил он.

— Ай, да я привык…

— Конечно… Но там придется хуже, чем здесь…

— И что с того? Недолго можно и потерпеть…

Сухой смешок Гольдера прозвучал как удар хлыста:

— Ты так думаешь?.. Болван… Терпеть придется много долгих лет, пока будешь карабкаться наверх… Да и потом легче не станет…

Парень прошептал жарким, страстным шепотом:

— Потом я разбогатею…

— Потом ты сдохнешь, — буркнул Гольдер, — в одиночестве, как собака, так же, как жил…

Он замолчал и с глухим стоном запрокинул голову. Плечо снова прострелила острая боль, в груди возникло стеснение, сердце билось неровно и резко…

Юноша тихо спросил:

— Вам нехорошо?.. Это из-за качки…

— Нет, — слабым запинающимся голосом произнес Гольдер. — Нет… у меня больное сердце… а качка…

Ему было трудно дышать. Слова раздирали горло… да и какое этому юному дураку дело до прошлого — до его прошлого?.. Жизнь изменилась, стала легче… Да и ему плевать на мальчишку… Он пробормотал:

— Качка, малыш, и все прочие глупости не имеют значения, когда… когда крутишься, как я… Значит, хочешь разбогатеть?.. — Он понизил голос: — Посмотри на меня повнимательней. Думаешь, игра стоит свеч?

Он уронил голову на грудь. На мгновение ему показалось, что шум ветра и моря отдаляется, превращаясь в невнятный напевный гул… Внезапно до него донесся перепуганный крик юноши, звавшего на помощь. Гольдер встал, пошатнулся, взмахнул в пустоте вытянутыми руками и рухнул навзничь.

Он вынырнул из мрака забытья, как из глубины вод, и понял, что лежит на полке в своей каюте. Кто-то перенес его, сунул под голову свернутое пальто и расстегнул на груди рубашку. Гольдеру показалось, что рядом никого нет, и им овладел страх, но тут за его спиной раздался шепот:

— Мсье…

Гольдер сделал попытку пошевелиться, и юноша наклонился ближе:

— Боже, вам лучше, мсье?

Долгое, почти бесконечное мгновение Гольдер двигал губами, вспоминая, как произносятся человеческие слова. Наконец ему удалось выговорить:

— Зажги…