Чиновники - Оноре де Бальзак Страница 32

(Во время этого разговора Бодуайе стоит возле камина в кабинете своего помощника и беседует с ним вполголоса.)

Бодуайе. Да, этот достойнейший человек умирает. Там оба министра, чтобы присутствовать при его последнем вздохе; моего тестя только что известили... Хотите оказать мне большое одолжение? Наймите кабриолет и поезжайте предупредить мою жену; господин Сайяр не может отойти от кассы, а я не решаюсь оставить канцелярию. Будьте в распоряжении госпожи Бодуайе, у нее, кажется, есть свои планы, и, может быть, она захочет тут же предпринять некоторые шаги...

(Оба чиновника выходят из кабинета.)

Годар. Господин Бисиу, я уезжаю на весь день, прошу вас заменить меня.

Бодуайе (к Бисиу, с простодушным видом). Если вам нужен будет совет, обращайтесь ко мне.

Бисиу. Ну, значит, ла Биллардиер действительно приказал долго жить.

Дюток (на ухо Бисиу). Пойдемте, проводите меня.

(Бисиу и Дюток выходят в коридор и смотрят друг на друга, как два авгура.)

Дюток (на ухо Бисиу). Слушайте! Сейчас самое подходящее время... давайте сговоримся, как нам получить повышение. Что, если вам сделаться правителем канцелярии, а мне — вашим помощником?

Бисиу (пожимает плечами). Полноте, что за шутки!

Дюток. Если назначат Бодуайе, Рабурден ни за что не останется, он подаст в отставку. А ведь, между нами, Бодуайе — такая бездарность, что если вы с дю Брюэлем не захотите помогать ему, его через два месяца выгонят. И тогда для нас откроются целых три местечка, на выбор!

Бисиу. И эти три местечка преспокойно уплывут у нас из рук, их отдадут каким-нибудь пузанам, лакеям, шпионам, ставленникам Конгрегации, какому-нибудь Кольвилю, жена которого кончила тем, чем обычно кончают хорошенькие женщины, — ударилась в благочестие.

Дюток. Все от вас зависит, милейший! Хотя бы раз в жизни употребите свой ум с толком. (Смолкает, словно желая проверить, какое впечатление его слова произведут на Бисиу.) Давайте играть вместе и — в открытую!

Бисиу (бесстрастно). Покажите ваши карты!

Дюток. Я лично хочу только быть помощником; я себя знаю, у меня нет ваших данных — куда уж мне лезть в правители канцелярии! Дю Брюэль может стать начальником отделения, вы — правителем канцелярии; когда он набьет карман, то уступит вам свое место. А я, у вас под крылышком, как-нибудь полегоньку дотяну до отставки.

Бисиу. Хитрец! Но как вы осуществите ваш план? Ведь надо будет оказать давление на министра, вышвырнуть способного чиновника! Между нами, ведь Рабурден — единственный толковый человек во всем отделении, а может быть, и во всем министерстве. И вопрос идет о том, чтобы на его место посадить глупость в квадрате, тупость в кубе, то есть делокоптителя Бодуайе.

Дюток (приосанившись). Милейший, да будет вам известно, что я могу поднять против Рабурдена всех наших чиновников! Уж на что Флeри к нему привержен, — ну так вот, даже Флeри будет его презирать!

Бисиу. Флeри? Презирать его?

Дюток. У Рабурдена не останется ни одного сторонника. Чиновники все поголовно пойдут жаловаться на него министру, и не только из нашего отделения, но от Клержо, от Буа-Левана, из других министерств...

Бисиу. Вот тебе раз! Кавалерия, пехота, артиллерия и моряки — вперед! Да вы бредите, сударь! А я тут при чем?

Дюток. Нарисуйте такую злую карикатуру, чтобы ею можно было убить человека.

Бисиу. Заплатите?

Дюток. Сто франков.

Бисиу (про себя). Тут что-то есть.

Дюток. Надо изобразить Рабурдена в виде мясника, но чтобы было очень похоже, создать этакую аналогию между канцелярией и кухней, вложить ему в руку здоровенный кухонный нож, представить старших чиновников министерства в виде кур и уток, посадить их в огромную клетку и на ней написать: «Приговоренные к служебной казни», и пусть Рабурден стоит в такой позе, будто собирается одному за другим отрубить голову. И пусть у этих кур, уток и гусей головы напоминают наших чиновников — так сказать, намек, смутное портретное сходство, понимаете? И пусть он держит в руках одну из этих птиц, ну, например, Бодуайе — скажем, в виде индюка.

Бисиу. «Гуся бей»? (Смотрит на Дютока долгим взглядом.) Это вы сами придумали?

Дюток. Да, я.

Бисиу (в сторону). Неужели сильные чувства могут заменить талант? (Дютоку.) Хорошо, карикатура будет...

(У Дютока невольно вырывается жест радости.)

когда... (многозначительная пауза) я буду знать, на что опереться: в случае вашей неудачи я ведь потеряю место; но мне же надо чем-нибудь жить. А вы, дорогой коллега, как это ни странно, все-таки славный малый.

Дюток. Что ж, отдавайте карикатуру в литографию, только когда успех будет обеспечен.

Бисиу. Почему вы сразу не хотите все сказать?

Дюток. Надо сначала пронюхать, чем у нас пахнет... Мы еще поговорим... (Уходит).

Бисиу (остается в коридоре один). У этого ската, жаренного в масле, — он скорее похож на хищную рыбу, чем на какую-нибудь безобидную курицу, — у этого Дютока — превосходная мысль, не знаю, где он ее взял. Если делокоптитель Бодуайе сядет на место ла Биллардиера — будет очень забавно, больше чем забавно: на руку нам! (Возвращается в канцелярию.) Господа, нас ожидают великие перемены, папаша ла Биллардиер решительно умер. Без шуток! Честное слово! Уже Годар уехал выполнять поручения нашего уважаемого начальника, Бодуайе, предполагаемого преемника покойного.

(Минар, Деруа, Кольвиль удивленно поднимают головы, кладут перья; Кольвиль сморкается.)

Теперь и нас повысят! Кольвиля сделают по крайней мере помощником, Минар, может быть, станет делопроизводителем — почему бы и нет? Он так же глуп, как я. Ну что, Минар, если бы вы получали две с половиной тысячи — вот ваша женушка была бы довольна, а вы купили бы себе сапоги!

Кольвиль. Но у вас у самих еще нет этих двух с половиной тысяч.

Бисиу. Дюток получает же их у Рабурдена, почему бы и мне не иметь в этом году? И господин Бодуайе получал!

Кольвиль. Только благодаря господину Сайяру. В отделении Клержо ни один из делопроизводителей столько не получает.

Помье. Вот как? Кошен разве не имеет трех тысяч? Он сменил Вавассера, а тот во времена Империи просидел десять лет на четырех тысячах, при первой Реставрации ему сбавили до трех, и умер он, получая всего две с половиной. Но благодаря протекции брата Кошену накинули еще полтысячи.

Кольвиль. Господина Кошена зовут Эмиль-Луи-Люсьен-Эмманюэль, таким образом, в его анаграмму входит слово «кошениль». И он действительно состоит пайщиком москательного магазина на улице Ломбардцев — фирма Матифá, который разбогател, спекулируя именно на этом колониальном товаре.