Хроника времен Карла IX - Проспер Мериме Страница 32

— От кого это письмо? — спросил он у старухи.

— От дамы.

— Как ее зовут?

— Не знаю. По ее словам, она испанка.

— Почему она меня знает?

— Славу о ваших подвигах храбрости и любви вините в этом деле, — произнесла она хвастливо. — Но ответьте, придете ли вы.

— Куда нужно идти?

— Будьте сегодня вечером в половине девятого в церкви Святого Германа Осерского, в левом приделе.

— Что же, я в церкви увижусь с этой дамой?

— Нет. За вами придут и отведут вас к ней. Но будьте скромны и приходите одни.

— Хорошо.

— Вы обещаете?

— Даю слово.

— Итак, прощайте. Главное, не идите за мной следом.

Она низко поклонилась и быстро вышла.

— Ну, чего нужно было этой почтенной сводне? — спросил капитан, когда брат вернулся наверх, а учитель музыки ушел.

— О, ничего! — ответил Мержи с напускным равнодушием и принялся с вниманием рассматривать Мадонну, о которой упоминалось выше.

— Брось, что за секреты от меня! Не нужно ли проводить тебя на свидание, покараулить на улице, встретить ревнивца ударами шпаги плашмя?

— Говорю тебе — ничего.

— Как хочешь. Если тебе угодно, храни свой секрет про себя. Но бьюсь об заклад, что тебе так же хочется рассказать его, как мне узнать.

Мержи рассеянно перебирал струны гитары.

— Кстати, Жорж, я сегодня вечером не смогу пойти на ужин к господину де Водрейлю.

— А, значит, назначено на сегодняшний вечер! Хорошенькая?.. Она придворная дама? Горожанка? Купчиха?

— Право, не знаю. Меня представят даме… нездешней… но кому, мне неизвестно.

— Но по крайней мере ты знаешь, где ты должен встретиться с ней?

Бернар показал записку и повторил то, что старуха сообщила ему на словах.

— Почерк изменен, — сказал капитан, — и я не знаю, что подумать обо всех этих предосторожностях.

— Это, должно быть, какая-нибудь знатная дама, Жорж.

— Вот наши молодые люди: по малейшему поводу они воображают, что самые высокопоставленные дамы готовы вешаться им на шею.

— Понюхай, как пахнет записка!

— Это ничего не доказывает.

Вдруг лоб капитана нахмурился, и в уме у него промелькнула зловещая мысль.

— Коменжи злопамятны, — произнес он, — может случиться, что записка эта просто выдумана ими, чтобы заманить тебя в западню, в уединенное место, а там заставить тебя дорогой ценой поплатиться за удар кинжала, доставивший им наследство.

— Ну вот, что за мысль!

— Не в первый раз любовью пользуются для мести. Ты читал Библию — вспомни, как Далила предала Самсона.

— Мне нужно было бы быть большим трусом, чтобы из-за такого невероятного предположения пропустить свидание, которое, может быть, будет прелестным… Испанка!

— По крайней мере возьми с собой оружие. Хочешь, я отпущу с тобой двух лакеев?

— Фи! Зачем делать весь город свидетелем моих любовных приключений?

— Теперь это довольно распространено. Сколько раз я видел, как мой большой друг д'Арделе отправлялся к любовнице в кольчуге, с двумя пистолетами за поясом… а за ним шли четверо солдат из его роты, и у каждого по заряженному мушкету. Ты еще не знаешь Парижа, приятель, и поверь мне, предосторожность никогда не вредит. Когда кольчуга начинает мешать, ее снимают — вот и все.

— У меня нет никакого беспокойства. Если родственники Коменжа сердятся на меня, они могли бы очень просто напасть на меня ночью на улице.

— Одним словом, я отпущу тебя лишь под условием, что ты возьмешь свои пистолеты.

— Хорошо. Только надо мной будут смеяться.

— Это еще не все. Нужно еще хорошенько пообедать, съесть парочку куропаток и хорошую порцию пирога с петушьими гребешками, чтобы сегодня вечером не посрамить семейную честь Мержи.

Бернар удалился к себе в комнату, где он провел по крайней мере четыре часа, причесываясь, завиваясь, душась и, наконец, придумывая красноречивые слова, с которыми он предполагал обратиться к прекрасной незнакомке.

Без труда можно догадаться, что на свидание он пришел с точностью. Уже более получаса расхаживал он по церкви. Он уже раза три пересчитал все свечи, колонны и обетные приношения, когда какая-то старая женщина, тщательно закутанная в темный плащ, взяла его за руку и, не говоря ни слова, вывела на улицу. Все время храня молчание, она, после нескольких поворотов, привела его в переулок, крайне узкий и, по-видимому, необитаемый. В самом конце его она остановилась перед маленькой сводчатой дверцей, очень низенькой, и отперла ее, вынув из кармана ключ. Она вошла первой, а Мержи — вслед за ней, держась за ее плащ, так как было темно. Как только он вошел, он услышал, как за его спиной задвинулись огромные засовы. Провожатая вполголоса предупредила его, что он находится у подножия лестницы и что ему предстоит подняться на двадцать семь ступенек. Лестница была очень узкой, а ступени неровные и истертые, так что он несколько раз чуть было не свалился. Наконец, после двадцать седьмой ступеньки, окончившейся маленькой площадкой, старуха открыла дверь, и яркий свет на мгновение ослепил Мержи. Он сейчас же вошел в комнату, гораздо более изящно обставленную, чем можно было предположить по внешнему виду дома.

Стены были обтянуты узорным штофом, правда немного потертым, но очень чистым. Посреди комнаты он увидел стол, освещенный двумя свечами из розового воска и уставленный всякого рода фруктами, печеньями, стаканами и графинами, в которых были, как ему казалось, вина различных сортов. Два больших кресла по краям стола, казалось, дожидались гостей. В углублении, наполовину закрытом шелковым пологом, помещалась пышная кровать, покрытая кармазиновым атласом. Множество курильниц распространяли по комнате сладострастный аромат.

Старуха сняла свою накидку, а Мержи — свой плащ. Он тотчас же узнал посланную, приносившую ему письмо.

— Пресвятая Богородица! — воскликнула старуха, заметив пистолеты и шпагу Мержи. — Неужели же вы думаете, что вам придется пронзить великанов? Прекрасный мой кавалер, здесь дело идет не об ударах шпагой.

— Охотно верю, но может случиться, что явятся братья или муж невеселого нрава и помешают нашей беседе, так вот этим можно пустить и пыль в глаза.

— Ничего подобного вам бояться здесь нечего. Но скажите: как нравится вам эта комната?

— Конечно, очень нравится, но тем не менее будет скучно, если придется в ней сидеть одному.

— Кое-кто придет разделить с вами компанию. Но сначала вы дадите мне обещание.

— Какое?

— Если вы католик, протяните руку над распятием (она вынула его из шкафа), если гугенот, поклянитесь Кальвином… Лютером… одним словом, всеми вашими богами…