Конформист - Альберто Моравиа Страница 31

— Закрой, закрой окно!.. Как ты можешь переносить этот свет?

Марчелло опустил жалюзи, затем приблизился к матери, взял ее за руку, усадил рядом с собой на край кровати и ласково спросил:

— А как тебе, мама, удается переносить этот беспорядок?

Она неуверенно и смущенно взглянула на него:

Не знаю, как это получается… мне надо бы всякий раз, как я беру какую-нибудь вещь, класть ее на место… но я как- то все позабываю…

Мама, — вдруг сказал Марчелло, — у каждого возраста — свои приличия… Почему ты позволила себе так распуститься?

Он сжимал ей руку, в другой руке она держала вешалку, с которой свисало платье. На какое-то мгновение ему показалось, что он разглядел в этих огромных, по-детски печальных глазах осознанную боль: действительно, губы матери слегка дрогнули. Вдруг внезапное раздражение стерло с ее лица следы всякого волнения. Она воскликнула:

Все, что я есть, все, что я делаю, — тебе не нравится, я знаю… ты терпеть не можешь моих собак, мои платья, мои привычки… Но я еще молода, дорогой мой, и хочу наслаждаться жизнью на свой лад… А теперь оставь меня, — заключила она, резко отдернув руку, — не то я никогда не оденусь.

Марчелло ничего не сказал. Мать прошла в угол комнаты, сбросила халат, упавший на пол, затем открыла шкаф и надела платье, смотрясь в зеркало на дверце. Теперь, когда она была одета, еще заметнее стала крайняя худоба острых бедер, сутулых плеч и ввалившейся груди. Мать посмотрелась в зеркало, поправила волосы рукой, затем, подпрыгивая, среди множества туфель, разбросанных по полу, выбрала одну пару и надела ее.

— Можем ехать, — сказала она, взяв из комода сумочку и направляясь к двери.

— Ты не наденешь шляпу?

— Зачем? Это совсем не нужно.

Они стали спускаться по лестнице. Мать проговорила:

— Ты мне ничего не сказал о своей свадьбе.

— Я женюсь послезавтра.

— А куда ты едешь в свадебное путешествие?

— В Париж.

Традиционный маршрут, — заметила мать. Оказавшись в вестибюле, она подошла к кухонной двери и предупредила кухарку: — Матильда, умоляю… до наступления темноты загоните собак в дом.

Они вышли в сад. Черная, тускло поблескивавшая машина поджидала их за деревьями, на въездной аллее. Мать сказала:

— Значит, ты хочешь поселиться здесь, со мной?.. Хотя твоя жена мне не симпатична, я бы пошла на эту жертву… и потом, здесь столько места.

— Нет, мама, — ответил Марчелло.

Предпочитаешь жить с тещей, — легко сказала она, — в этой ужасной квартире — четыре комнаты и кухня.

Она нагнулась и сорвала травинку, но при этом пошатнулась и упала бы, если бы Марчелло не поддержал ее, схватив за руку. Он ощутил под пальцами слабую, дряблую плоть, которая, казалось, вращалась вокруг кости, словно тряпка, привязанная к палке, и вновь почувствовал к матери сострадание. Они сели в машину, дверцу им открыл Альбери, держа в руках фуражку. Затем он сел на свое место и выехал на улицу. Марчелло воспользовался тем, что Альбери снова вышел из машины, чтобы закрыть ворота, и сказал матери:

Я бы охотно стал жить у тебя… если бы ты уволила Альбери и навела в своей жизни порядок… прекратила бы эти инъекции.

Она искоса взглянула на него непонимающим взглядом. Но тонкий нос задрожал, и эта дрожь сообщилась маленькому увядшему рту, растянувшемуся в бледной, судорожной улыбке:

— Знаешь, что говорит доктор?.. Что однажды я могу от этого умереть!

— Тогда почему ты не перестанешь?

— Скажи мне, почему я должна перестать?

Альбери снова сел в машину, водрузив на нос темные очки. Мать наклонилась вперед, положила руку ему на плечо. Рука была худая, прозрачная, с натянувшейся на косточках кожей, покрытая красными и синеватыми пятнами, ногти отливали чернотой. Марчелло хотел бы не смотреть, но не мог. Он видел, как рука движется по плечу мужчины, а затем, лаская, легонько щекочет ему ухо. Мать сказала:

— А теперь едем в клинику.

— Хорошо, синьора, — ответил Альбери, не оборачиваясь.

Мать подняла разделительное стекло и откинулась на подушки, в то время как машина плавно тронулась с места. Искоса взглянув на сына, она сказала, к удивлению Марчелло, не ожидавшего такого проявления интуиции:

— Ты злишься, потому что я приласкала Альбери, не так ли?

Говоря это, она смотрела на него со своей детской потерянной и слегка судорожной улыбкой. Марчелло не удалось стереть с лица выражение досады. Он ответил:

— Я не злюсь… я предпочел бы этого не видеть.

Она сказала, не глядя на него:

Ты не можешь понять, что значит для женщины больше не быть молодой… это хуже смерти!

Марчелло молчал. Машина бесшумно ехала под перечными деревьями, их перистые ветви шуршали об оконные стекла. Немного погодя мать добавила:

Иногда мне хочется скорее стать старухой… я была бы худенькой, чистенькой старушкой, — она улыбнулась, довольная, забавляясь игрой воображения, — похожей на засушенный цветок, сохранившийся между страницами книги. — Она положила ладонь на руку Марчелло и спросила: — Ты, наверное, предпочел бы иметь матерью такую старушонку преклонного возраста, хорошо сохранившуюся, как в нафталине?

Марчелло взглянул на нее и неловко ответил:

— Когда-нибудь ты такой и будешь.

Она посерьезнела и, поглядывая на него, жалко улыбнулась:

Ты действительно так думаешь?.. Я, напротив, убеждена, что однажды утром ты найдешь меня мертвой в комнате, которую ты так ненавидишь.

Почему, мама? — спросил Марчелло, но он понимал, что мать говорит серьезно и, возможно, права. — Ты молода и должна жить.

Это не исключает того, что я скоро умру, я знаю, так выходит по гороскопу. — Внезапно она подняла к его глазам руку и спросила без всякого перехода: — Тебе нравится это кольцо?

Это был крупный перстень с камнем молочного цвета в искусной оправе.

— Да, красивое, — сказал Марчелло, едва взглянув на него.

— Знаешь, — перескочила на другую тему мать, — иногда я думаю, что ты все взял от отца… он тоже, когда еще был в здравом рассудке, ничего не любил — красивые вещи ничего для него не значили, он думал только о политике, как ты.

На сей раз, сам не зная почему, Марчелло не смог сдержать сильного раздражения.

Мне кажется, — сказал он, — что между моим отцом и мной нет ничего общего… Я человек абсолютно здравомыслящий, короче говоря, нормальный… он же, напротив, еще до того, как попал в клинику, насколько я помню, и ты это всегда подтверждала, был… как бы это сказать?., несколько экзальтированным.

Да, но что-то общее у вас есть… вы не наслаждаетесь жизнью и не хотите, чтобы ею наслаждались другие… — Она на мгновение выглянула в окно и неожиданно добавила: — На твою свадьбу я не приду… впрочем, ты не должен обижаться, я никуда больше не хожу… но поскольку ты все- таки мой сын, думаю, что должна сделать тебе подарок. Что бы ты хотел?