Отверженные. Том II - Виктор Гюго Страница 30
Отверженные. Том II - Виктор Гюго читать онлайн бесплатно
— Быть свободным, — промолвил Комбефер.
Теперь Мариус, в свою очередь, потупил голову. Эти простые и сдержанные слова словно стальным клинком врезались в поток его эпических излияний, и он почувствовал, что поток этот иссякает. Когда он поднял глаза, Комбефера уже не было. Удовлетворившись, по-видимому, своей репликой на тирады Мариуса, он ушел, и все, за исключением Анжольраса, последовали за ним. Комната опустела. Анжольрас остался наедине с Мариусом и не сводил с него строгого взгляда. Между тем, собравшись с мыслями, Мариус не признал себя побежденным; все внутри у него еще кипело, и это кипение, наверное, вылилось бы в ряд длиннейших силлогизмов, направленных против Анжольраса, если бы внезапно не послышался чей-то голос. Кто-то пел, спускаясь по лестнице. Это был Комбефер, а пел он следующее:
Когда бы Цезарь дал мне славу,
И трон, и скипетр, и державу,
И мне велел за то предать
Мою возлюбленную мать,
Я Цезарю сказал бы прямо:
«Мне твоего не надо хлама,
Я мать свою люблю, слепец!
Я мать свою люблю!»
Нежное и вместе с тем суровое выражение, с каким Комбефер пел эти слова, придавали им какой-то особый, высокий смысл. Мариус задумчиво поднял глаза и почти машинально повторил:
Я мать свою люблю…
В ту же минуту он почувствовал на своем плече руку Анжольраса.
— Гражданин! — сказал, обращаясь к нему Анжольрас. — Мать — это Республика.
Этот вечер оставил в душе Мариуса глубокий след и погрузил его в печаль и тьму. Он испытывал то же, что, возможно, испытывает земля, когда ее вскрывают, врезаясь в нее железом, чтобы бросить семя; она чувствует в этот миг только боль от раны; трепет зарождающейся жизни и радостное ощущение зреющего плода приходят позднее.
Мариус был в мрачном настроении. Он так недавно обрел веру! Неужели нужно отрекаться от нее? Он убеждал себя, что не нужно. Твердил себе, что не поддастся сомнениям, и тем не менее невольно поддавался им. Стоять на распутье между двумя религиями, еще не расставшись с одной и еще не примкнув к другой, невыносимо тяжко; и лишь человеку-нетопырю милы такие потемки. Мариус принадлежал к людям со здоровым зрением, и ему нужен был неподдельный дневной свет. Полутьма сомнений угнетала его. Вопреки желанию оставаться на старых позициях и не трогаться с места, его неудержимо тянуло и влекло вперед, побуждало исследовать, раздумывать, двигаться дальше. «Куда же это приведет меня?» — задавал он себе вопрос. Проделав длинный путь, чтобы приблизиться к отцу, он боялся, как бы снова не отдалиться от него. И чем больше он размышлял, тем тяжелее становилось у него на сердце. Всюду ему виделись крутые обрывы. Ни с дедом, ни с друзьями не достиг он единомыслия: для одного он был слишком вольнодумным, для других — слишком отсталым; он чувствовал себя вдвойне одиноким, отвергнутым и старостью и молодостью. Он перестал ходить в кафе «Мюзен».
Охваченный душевной тревогой, Мариус не думал о насущных сторонах жизни. Но действительность не дает себя забыть. Она не преминула напомнить о себе пинком.
Однажды утром хозяин гостиницы, войдя в комнату Мариуса, заявил:
— Господин Курфейрак поручился за вас.
— Да.
— Но я хотел бы получить деньги.
— Попросите Курфейрака зайти ко мне. Мне надо с ним переговорить, — ответил Мариус.
Когда Курфейрак пришел и хозяин удалился, Мариус рассказал Курфейраку то, что до сих пор не удосужился рассказать, а именно, что теперь он одинок и что родных у него больше нет.
— Как же вы будете жить? — спросил Курфейрак.
— Не знаю, — ответил Мариус.
— Что вы намерены делать?
— Не знаю.
— Деньги у вас есть?
— Пятнадцать франков.
— Не хотите ли занять у меня?
— Ни в коем случае.
— Есть ли у вас платье?
— Да вот же оно!
— А ценные вещи?
— Часы.
— Серебряные?
— Нет, золотые. Вот они.
— У меня есть знакомый торговец платьем, который купит у вас редингот и панталоны.
— Превосходно.
— Значит, у вас останется только одна пара панталон, жилет, шляпа и сюртук.
— И сапоги.
— В самом деле? Вам не придется ходить босиком? Какая роскошь!
— Большей мне и не требуется.
— У меня есть знакомый часовщик, который купит у вас часы.
— Очень хорошо.
— Ничего хорошего тут нет. А что вы будете делать потом?
— Я согласен на любой труд, но только на честный.
— Вы знаете английский язык?
— Нет.
— А немецкий?
— Тоже нет.
— Жаль.
— Почему?
— Да потому, что один мой приятель-книготорговец издает нечто вроде энциклопедии, для которой вы могли бы переводить статьи с немецкого или с английского. Платят, правда, маловато, но жить на это все-таки можно.
— Я выучу и английский и немецкий язык.
— А до тех пор?
— До тех пор буду проедать платье и часы.
Позвали торговца платьем. Он купил вещи Мариуса за двадцать франков. Сходили к часовщику. Он купил часы за сорок пять франков.
— Ну что же, это неплохо, — сказал Мариус Курфейраку, возвращаясь в гостиницу, — с моими пятнадцатью это составит восемьдесят франков.
— А счет за гостиницу? — напомнил Курфейрак.
— Верно. Я и забыл, — сказал Мариус.
Хозяин представил счет, который необходимо было немедленно оплатить. Он достигал семидесяти франков.
— У меня остается десять франков, — заметил Мариус.
— Черт возьми! — воскликнул Курфейрак. — Вам придется питаться на пять франков, пока вы будете изучать английский язык, и на пять, пока будете изучать немецкий! Нужно либо очень быстро поглощать языки, либо очень медленно — монеты в сто су.
Между тем тетушка Жильнорман, женщина в сущности добрая, что особенно сказывалось в трудные минуты жизни, докопалась в конце концов, где живет Мариус. Как-то утром, вернувшись с занятий, Мариус нашел письмо от нее и запечатанную шкатулку с «шестьюдесятью пистолями», то есть с шестьюстами франками золотом.
Мариус отослал тетушке деньги обратно с приложением почтительного письма, в котором сообщал, что имеет средства к существованию и может сам себя содержать. К тому времени у него осталось всего три франка.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments