Фиеста - Эрнест Хемингуэй Страница 3

Мы спустились вниз, в кафе первого этажа. Я уже давнооткрыл, что это лучший способ выпроваживать посетителей. Выпив с приятелем,остается только сказать: «Ну, мне надо подняться наверх — отправитьтелеграммы», и все. В газетном деле, этика которого требует, чтобы никтоникогда не видел тебя за работой, очень важно изобретать такие непринужденныеуходы со сцены. Итак, мы спустились в бар и выпили виски с содовой. Конпоглядел на ящики с бутылками, стоявшие у стены.

— Здесь хорошо, — сказал он.

— Много выпивки, — поддакнул я.

— Послушайте, Джейк. — Он наклонился над стойкой. — У васникогда не бывает такого чувства, что жизнь ваша проходит, а вы ею непользуетесь? Вы думаете о том, что вы уже прожили около половины отпущенноговам срока?

— Иногда думаю.

— Вы знаете, что через каких-нибудь тридцать пять лет насуже не будет?

— Да бросьте, Роберт, — сказал я. — Бросьте.

— Я говорю серьезно.

— Вот уж о чем я не тревожусь, — сказал я.

— Напрасно.

— У меня достаточно было о чем тревожиться в свое время.Хватит.

— А все-таки я хочу в Южную Америку.

— Послушайте, Роберт: ничего не изменится от того, что выпоедете в другую страну. Я все это испробовал. Нельзя уйти от самого себя,переезжая с места на место. Тут уж ничем не поможешь.

— Но вы никогда не ездили в Южную Америку.

— Далась вам Южная Америка! Если вы поедете туда втеперешнем вашем настроении, все будет по-прежнему. Париж — хороший город.Почему вы не можете жить настоящей жизнью в Париже?

— Мне осточертел Париж, осточертел Латинский квартал.

— Не ходите туда. Курсируйте сами по себе и посмотрите, чтос вами случится.

— Со мной никогда ничего не случается. Я как-то прошаталсяодин всю ночь, и ничего не случилось, только полицейский на велосипедеостановил меня и велел предъявить документы.

— Разве город не хорош ночью?

— Я не люблю Парижа.

Вот вам, извольте. Мне было жаль Кона. Я ничем не мог емупомочь, потому что я сразу наталкивался на обе его навязчивые идеи:единственное спасение в Южной Америке и он не любит Парижа. Первую идею он вычитализ книги и вторую, вероятно, тоже.

— Ну, — сказал я, — мне надо подняться наверх — отправитьтелеграммы.

— Вам непременно нужно идти?

— Да, я должен отправить телеграммы.

— Ничего, если я пойду с вами и посижу в редакции?

— Пожалуйста.

Он сидел в первой комнате, читал газеты и журнал «Редактор ииздатель», а я целых два часа усердно стучал на машинке. Потом я разобралрукописи по экземплярам, сделал пометки, положил все в большие конверты ивызвал курьера, чтобы он отнес их на вокзал Сен-Лазар. Я вышел в другуюкомнату, и там в большом кресле сидел Роберт Кон и спал. Он спал, положивголову на руки. Мне жаль было будить его, но я хотел запереть редакцию и уйти.Я тронул его за плечо. Он замотал головой.

— Не могу я этого сделать, — сказал он и глубже ушел головойв скрещенные руки. — Не могу. Ни за что не сделаю.

— Роберт, — сказал я и потряс его за плечо.

Он поднял голову, улыбнулся и заморгал глазами.

— Я сейчас говорил что-нибудь?

— Говорили. Но я не расслышал.

— Господи, какой дурацкий сон!

— Это моя машинка усыпила вас?

— Должно быть. Я прошлую ночь совсем не спал.

— Почему?

— Разговаривали, — ответил он.

Я легко мог представить себе их разговор. У меня сквернаяпривычка представлять себе своих друзей в спальне. Мы отправились в кафе«Наполитэн» выпить аперитив и смотреть вечернее гуляние на Бульварах.