Онича - Жан-Мари Гюстав Леклезио Страница 28

Доходят до края гряды и останавливаются, застыв в изумлении. Вскоре гул голосов растет, ширится, словно песнь. «Река! — повторяет народ Мероэ. — Река! Смотрите, это река!» Они завершили поход, после стольких лет, после стольких смертей, пришли к Атебу, к истоку небесной реки!

Окруженная своими жрецами, Арсиноя тоже смотрит, как блестит река в свете заходящего солнца. И диск на мгновение зависает над горизонтом, огромный, цвета крови. Словно время остановилось, словно ничто уже не изменится и никогда не будет смерти.

В этот миг народ Мэроэ возвращается в день своего ухода, когда Аманиренас, окруженная предсказателями и великими жрецами Атона, объявила о начале странствия к другому концу света, к вратам Туат, к стране, куда спускается солнце. Тот же трепет, тот же гул голосов, та же песнь. Арсиноя помнит. Она была тогда совсем маленькой, а ее мать — молодой и полной сил. Дорога, что связует две стороны мира, подобные двум сторонам зеркала, бесконечно коротка. Реки соприкасаются друг с другом в небе, великий бог Хапи [45] цвета изумруда, вечно текущий на север, и этот новый бог грязи и света, что прорезает желтые травянистые равнины, медленно скользя на юг.

Там, на краю обрыва, откуда они в первый раз увидели реку, жрецы Мероэ воздвигли стелу, обращенную к заходящему солнцу. Высекли резцом на камне имя Гора [46], владыки мира, создателя земли и пучин. На закатной стороне, где так надолго остановилось небесное светило, высекли знак Тему [47], крылатый диск. Так родилось священное клеймо, которым должно помечать каждого первенца в память о прибытии народа Мероэ к берегам реки.

Молодая царица Арсиноя первой получает мету Осириса и Гора. Последний великий жрец давно умер, у могилы Аманиренас, посреди пустыни. Его заменил Джеберату, нубиец из Алуа. Это он наносит священные знаки: на лоб — два глаза небесной птицы, солнце и луну, на щеки — косые бороздки, подобные перьям на крыльях и хвосте сокола. Он насекает лицо царицы ритуальным ножом и присыпает порезы медными опилками. Этой ночью все первенцы, мальчики и девочки, получают тот же знак, чтобы никто не забывал миг, когда бог остановился в своем движении и озарил для народа Мероэ русло великой реки.

Но их путешествие еще не закончено. Люди Мероэ начинают спускаться по течению реки на тростниковых плотах в поисках острова, где они могли бы основать город. Впереди плывут, окружая плот царицы, самые здоровые и крепкие мужчины и женщины. По берегу медленно бредут стада, ведомые детьми и стариками. Джеберату уносит с собой кусок стелы для закладки будущих храмов. На заре по сверкающей реке медленно скользят десятки плотов, длинные шесты вонзаются в ил.

Каждый день река кажется все шире, по берегам все больше деревьев. Арсиноя, сидя под навесом из листьев, смотрит на новые земли, тщится угадать знак судьбы. Иногда появляются большие плоские острова, вровень с водой, тоже похожие на плоты. «Надо плыть дальше», — говорит Джеберату. В сумерках люди Мероэ останавливаются на плёсах и молят богов: Гора, Осириса, Тота [48], носителя ока небесного сокола, Ра, владыки горизонта на востоке неба, хранителя врат Туат. Джеберату воскуряет благовония на жаровнях и читает будущее по завиткам дыма. Что-то монотонно поет под барабаны нубийских музыкантов и крутит головой, гремя ожерельями из ракушек каури. Его глаза закатываются, тело выгибается дугой. Тогда он говорит с богом неба, с облаками, с дождем, со звездами. Когда огонь поглощает фимиам, Джеберату берет сажу и мажет ею свой лоб, веки, пупок, пальцы ног. Арсиноя ждет, но Джеберату пока не видит конца путешествия. Люди Мероэ измучены. Ропщут: «Остановимся здесь, мы не можем идти дальше. Стада отстали далеко позади. Наши глаза уже не могут больше видеть». Но каждое утро, на заре, как некогда Аманиренас, Арсиноя приказывает выступать, и народ Мероэ снова восходит на плоты. На носу первого плота, пред балдахином молодой царицы, стоит Джеберату. Его тонкое черное тело облачено в плащ из шкуры леопарда, в руке длинное копье-острога, знак колдовского могущества. Люди Мероэ шепчут, что молодая царица теперь в его полной власти, что он царит даже над ее телом. Она же, сидя в тени навеса из листьев, обратив лицо к бесконечному берегу, вздыхает: «Когда же мы приплывем?» И Джеберату ответствует: «Мы на плоту Гарпократа, подле тебя священный скарабей, на корме Маат, твой кормчий — овноголовый отец богов [49]. Двенадцать денных божеств влекут тебя к месту вечной жизни. Когда твой плот коснется острова зенита, мы прибыли». Это река медленно течет в теле Джеффри во время сна. Народ Мероэ проходит сквозь него, он чувствует взгляды, обращенные к лесистым сумрачным берегам. Пред ними взлетают ибисы. Каждый вечер чуть дальше. Каждый вечер — волхвование прорицателя, его лицо, застывшее в экстазе, и дым фимиама, возносящийся в ночь. Поиск знака среди небесных тел, в чаще леса. В пении птиц, в следах змей на прибрежной грязи.

Однажды в полдень посреди реки появляется остров, заросший тростником, похожий на большой плот. И народ Мэроэ понимает: приплыли. Место, которого они так ждали, здесь, на излучине реки. Конец долгому путешествию, потому что нет больше ни сил, ни надежды — только огромная усталость. На диком острове заложено новое царство Мероэ, с его домами, храмами. Здесь же рождается дочь Арсинои и жреца Джеберату, та, что будет зваться Аманиренас или Кандакой, как ее бабка, умершая в пустыне. Это о ней, плоде союза последней царицы Мероэ и прорицателя Джеберату, грезит сейчас Джеффри. Видит во сне ее лицо, ее тело, чувствует ее магию, видит ее глазами мир, где все только начинается.

Ее лицо, гладкое и чистое, как маска из черного камня, вытянутый череп, профиль нереальной красоты, губы, сложенные в улыбку, высокий взмах бровей, расходящихся от переносицы крыльями, а главное, вытянутые, изостренные глаза, похожие на тело небесного сокола.

Она, Аманиренас, первая речная царица, наследница Египетской державы, рожденная на острове, который стал метрополией нового мира, чтобы народы леса и пустыни объединились под законом неба. Но ее имя звучит уже не на далеком, сожженном и изорванном переходом через пустыню языке. На языке реки она зовется Ойя, она и есть само тело реки, супруги Шанго. Она — Йемоджа, сила воды, дочь Обаталы-Сибу и Одудуа-Осириса [50]. Чернокожие народы Озимири заключили союз с людьми Мероэ. Принесли зерно, плоды, рыбу, ценное дерево, дикий мед, леопардовые шкуры и слоновьи бивни. Люди Мероэ дали взамен свою магию, свою науку. Секрет металлов, гончарное искусство, медицину, знание звезд. Дали тайны мира мертвых. И священный знак солнца и луны, крыльев и хвоста сокола, начертанный на лицах первенцев.