Нанон - Жорж Санд Страница 28

— Молодой человек, — сказал он, — сейчас я выполняю свой тяжкий долг перед революцией, и тут не может быть ни друзей, ни защитников. Перед вами обвинитель и судья Костежу. В прошлом году я был жирондистом и тешился многими глупыми иллюзиями накануне отъезда из провинции, но теперь стал тем, кем обязан быть каждый истинный патриот. Я видел политическую беспомощность лучших из числа умеренных революционеров, видел, как подавляющее большинство их подло предавало Францию. Те, что были принесены в жертву революции, заплатили за других, разжегших гражданскую войну в стране. Они стояли на пути граждан, облеченных властью, которые поклялись спасти отечество любой ценой. Нужно было убрать с дороги и уничтожить смутьянов, как следовало растоптать в душе всякую жалость, привязанности, угрызения совести. Пришлось убивать женщин и детей… Повторяю — так было нужно! — Произнося свою речь, господин Костежу кусал носовой платок. — И мы станем действовать таким образом и впредь, потому что и впредь это будет нужно. Знайте: если вы испытали хотя бы минутное колебание в выборе между вашим отцом и республикой, вы пропали, и я не в силах спасти вас.

— Я не колебался ни одной минуты! Но если мне отказываются верить и к тому же не позволяют оправдаться, тогда я действительно погиб. Хорошо, сударь, извольте — я готов умереть. Хотя мне мало лет, я вполне сознаю, что родился в такое время, когда человеческая жизнь ничего не стоит. Я умру без страха, но могу ли я надеяться, что мои друзья и сестра…

— Молчите! Не произносите их имен. Пускай никто не знает, что они существуют. Покамест из вашей общины не поступило на них доноса. Пускай себе живут в своей норе и не напоминают о себе!

— Ваш совет, которому, можете быть уверены, я последую, служит мне доказательством того, что вы сделаете все возможное для их спасения, и я вас заранее благодарю. Я не прошу пощады — велите отвести меня в тюрьму, где мои дни будут омрачены одной мыслью, что вы усомнились в моей искренности.

Господин Костежу, казалось, дрогнул. Дюмон бросился перед ним на колени, твердя о невиновности и глубоком патриотизме Эмильена и умоляя старого друга его спасти.

— Это не в моих силах, — сказал господин Костежу. — Лучше подумайте о себе.

— Благодарю за совет, но мне это совершенно ни к чему, — ответил Дюмон. — Я старый человек. Пусть делают со мной что хотят, и раз вы не можете помочь моему молодому господину, пускай меня тоже засудят, посадят в тюрьму и, если дойдет до 3 того, гильотинируют вместе с ним.

— Замолчите вы, несчастный! — воскликнул господин Костежу. — Есть люди, которые с радостью поймают вас на слове.

— Правильно! Замолчи, Дюмон, — сказал Эмильен, обнимая старика. — Тебе умирать нельзя: я назначаю тебя своим наследником и завещаю тебе свою сестру. — И, глядя прямо в глаза господину Костежу, Эмильен добавил: — Довольно, сударь. Если, по-вашему, я лжец и трус, велите взять меня под стражу.

— Кто-нибудь видел, как вы входили ко мне? — нетерпеливо спросил адвокат.

— Мы ни от кого не таились, — ответил Эмильен. — Всякий мог нас видеть.

— Вы с кем-нибудь разговаривали?

— Знакомых нам не попадалось, и разговаривать было не с кем.

— Вы называли свои имена служителю, который проводил вас ко мне в кабинет?

— Не понимаю, сударь, о чем вы. Ваш слуга нас знает и впустил нас, не спросив, кто мы такие.

— Хорошо. Уходите, — сказал господин Костежу, открывая потайную дверцу за книжной полкой. — Постарайтесь покинуть город, ни с кем не разговаривая и нигде не останавливаясь. Должен вам сказать, что, если вас схватят, за этот побег я поплачусь головой. Когда я приглашал вас сюда, чтобы обсудить наши дела, я не знал, что вы под подозрением. Поэтому, чтобы вы не думали, будто я заманил вас в ловушку, немедленно уходите.