Как стать леди - Фрэнсис Элиза Ходгстон Бернетт Страница 28

– Что?! – воскликнул Осборн. – Где?

– Рядом с Полстри-мэнор, там, где они сами сейчас живут.

– Рядом с Полстри? Насколько рядом? – до этого он сидел, лениво развалясь, а теперь подтянулся и придвинулся к столу.

Эстер снова просмотрела письмо.

– Она не пишет. Это какой-то старинный дом, называется Псовая ферма. Ты бывал в Полстри?

– Ну, не в качестве гостя, – в его голосе прозвучал сарказм, как всегда, когда он говорил об Уолдерхерсте. – Но как-то раз я случайно попал в ближайший городок и специально проехал через имение. Господи, Боже мой! – вдруг воскликнул он. – А вдруг это тот старый дом? Я тогда специально спешился и осмотрел его. Хорошо б это был он.

– Почему?

– Потому что он близко от большого дома, и это удобно.

– Ты полагаешь, мы сможем часто с ними видеться? – неуверенно спросила она.

– Если правильно все разыграем. Ты ей нравишься, а она из тех, кто будет квохтать над другой женщиной, особенно той, которая в чем-то нуждается и по поводу которой можно расчувствоваться.

Эстер катала ножом по скатерти крошки, на ее смуглых щеках проступил румянец.

– Я не собираюсь наживаться на… обстоятельствах, – угрюмо произнесла она. – И не стану.

Ею было нелегко управлять, Осборн уже не раз убеждался в том, что в ней крылось какое-то особое упрямство. И сейчас в ее глазах тоже появилось испугавшее его выражение. Жизненно необходимо было вернуть ей хорошее настроение. А поскольку Эстер была способна на теплые чувства и привязанность, а Алек был начисто этой способности лишен, он знал, как этого добиться.

Капитан Осборн переместился со своего стула на тот, что стоял рядом с ней, обнял ее за плечи и нежно произнес:

– Ну что ты, малышка, что ты! Бога ради, не сердись на меня. Думаешь, я не понимаю, что ты чувствуешь?

– Вряд ли ты в состоянии понять хоть что-то из того, что я чувствую, – сказала она, стиснув ровные белые зубы. В этот миг она более, чем когда либо, была похожа на индианку, а воспоминания о проведенных в Индии временах не доставляли ему никакого удовольствия. Он старался их от себя гнать, и такие ее превращения не добавляли ему любви и привязанности к ней.

– Я понимаю, понимаю, – принялся он разуверять и, держа за руку, все старался заглянуть ей в глаза. – Есть вещи, которые такая женщина, как ты, не может не чувствовать. Именно потому, что ты их чувствуешь, ты и проявляешь такую стойкость, такую выдержку! Потому ты меня и поддерживаешь. Один Бог знает, что бы я без тебя делал!

Они в самом деле был в таком ужасном положении, что эмоции, звучавшие в его голосе, были не целиком наигранными.

– Боже мой, что бы мы без тебя делали! – повторил он.

Она наконец подняла глаза и посмотрела на него – ее нервозность снова готова была пролиться слезами.

– Ты мне все рассказал? Не утаил ничего еще более ужасного? – всхлипнула она.

– Еще что-то более ужасное? Это было бы несправедливо, тревожить тебя чем-то еще более ужасным. Не хочу, чтобы ты мучилась. До того, как я тебя встретил и исправился, я был чертовым дураком. И все было бы нормально, все бы улеглось, если бы Уолдерхерст не женился! Черт бы его побрал! Еще б ему не вести себя со мной прилично! Уж что-то он должен человеку, который мог бы занимать его место!

Эстер снова медленно подняла на него свои большие глаза.

– Но у тебя теперь почти не осталось никаких шансов. Она молодая здоровая женщина.

Осборн подскочил и в бессильной ярости забегал по комнате, по-собачьи скаля зубы.

– Да будь она проклята! – он полностью дал волю своему гневу. – Здоровенная румяная кобыла! Откуда она взялась? С самого моего рождения меня преследует злой рок! Всю жизнь знать, что всего ничего – и у тебя будут и титул, и богатство, и роскошь, и всю жизнь смотреть на это со стороны! Из-за этого я себя чувствую еще более обделенным. Мне годами снится один и тот же сон, как минимум раз в месяц, а то и чаще. Как будто я открываю письмо, а там написано, что этот тип умер, или как будто кто-то входит в комнату или я встречаю кого-то на улице, и мне говорят: «Ночью умер Уолдерхерст». Всегда одними и теми же словами: «Ночью умер Уолдерхерст»! И я просыпаюсь весь в поту от радости, что на меня наконец-то свалилась удача!

Эстер издала короткий крик, словно подстреленная голубка, и опустила голову на руки, прямо среди еще не убранных чашек и блюдец.

– И у нее будет сын! Вот увидишь, у нее будет сын! – рыдала она. – И тогда совсем не важно, умрет он или нет!

– Ну уж нет! – завопил Осборн. – Это наш сын все получит! Все достанется нашему сыну! Черт! Черт!

– Ничего он теперь не получит, даже если я смогу родить! – рыдала она, судорожно комкая своими маленькими ручками несвежую скатерть.

Ей было совсем невмоготу. Она никогда не рассказывала ему о своих самых потаенных мечтах. По ночам она лежала без сна и смотрела в темноту, рисуя в мечтах картинки ее будущей роскошной жизни, утешение за прошлые невзгоды, реванш за все бесконечные вопли Осборна, за крики «Ночью умер Уолдерхерст!». Ох, если б только провидение хоть чуть-чуть им помогло! Если бы тайные чары, которым научила ее няня, взаправду действовали, а они бы действовали, если бы она была полностью индианкой, а не наполовину! Она уже однажды произнесла заклятье, которому ее научила Амира, а Амира обещала, что оно надежное. После этого должно пройти десять недель. Она знала об одном человеке, на которого такое заклятье подействовало. Она узнала об этом из разных намеков, а ведь она тоже кое-что понимала во всяких тайных делах, к тому же была очень наблюдательной. Тот человек умер, умер! Он чахнул прямо у нее на глазах, потом ей рассказывали, как он мучился, как страдал болями, лихорадкой, и в конце концов умер. Умер! Так что она втайне от всех сама попробовала это заклятие. И на пятой неделе они получили известие, что Уолдерхерст заболел. Еще четыре недели она была словно в лихорадке, ее кидало то в ужас, то в восторг. Но на десятой неделе маркиз не умер. Они узнали, что он ездил в Танжер вместе с какими-то важными особами, и что его «легкое недомогание» благополучно завершилось и он пребывает в добром здравии и хорошем расположении духа.

Об этой истории ее муж ничего не знал. Она не решилась ему об этом рассказать. Она вообще о многом ему не рассказывала. Он потешался над ее рассказами об оккультных верованиях, хотя она знала, что он сам, как и многие другие иностранцы, был свидетелем разного рода странностей. Но он всегда объяснял эти чудеса ловкостью самих кудесников и уверял, что никакого отношения к оккультным и потусторонним силам они не имеют. Ему не нравилось, когда она демонстрировала веру в «местные штучки», как он их называл. Он говорил, что легковерные женщины всегда выглядят глупо.

В последние несколько месяцев ее стали терзать новые мысли. В ней пробудились чувства, которых раньше не было. Она никогда не хотела детей и подозревала, что материнство – не ее стезя. Но мать-природа брала свое. Что-то стало ее заботить меньше, а что-то больше. Она теперь меньше беспокоилась по поводу настроений Осборна и стала лучше им противиться. Он начал побаиваться ее темперамента, а она начала временами использовать его против мужа. Несколько раз во время ссор она до такой степени выходила из себя, что выкрикивала ему слова, которые раньше никак не могла произнести вслух. Как-то раз он, раздраженный какой-то домашней неурядицей, грубо набросился на нее. Он орал, что не потерпит больше такого, что дважды повторять не будет.