Сенсация - Ивлин Во Страница 26

Утро вторника. Дождь в шесть часов. Машинка Джейкса через пятнадцать минут. Вскоре после этого первый крик «Бой!».

— Бой! — кричал Коркер. — Где мой бой?

— Вас бой в тюльме, — сказал бой Уильяма.

— Матерь Божья, за что?

— Полисейский на него ласселдился.

— Но я хочу чаю!

— Сисяс.

«„Империал Кемикалз“, за которым, как известно, стоит архиепископ Кентерберийский…» — печатал Джейкс.

Шамбл, О'Пара и Свинти встали, позавтракали и оделись — все в глубоком молчании.

— Уходишь? — спросил наконец О'Пара.

— А как ты думаешь? — сказал Шамбл.

— Ты, случайно, ни на кого не обижаешься? — сказал Свинти.

— А как ты думаешь? — сказал Шамбл, выходя из комнаты.

— Он обиделся, — сказал Свинти.

— Из-за русского сюжета, — сказал О'Пара.

— Его можно понять, — сказал Свинти.

Сэр Джоселин приготовил себе какао и открыл баночку консервированного языка. Затем он сделал смотр запасам продовольствия и остался удовлетворен.

Уильям и Коркер тоже не сидели без дела.

— Давай сперва на вокзал, — сказал Коркер, когда они вышли из «Либерти». — Вдруг багаж нашелся?

Они сели в такси.

— Вокзал, — сказал Коркер.

— Понял, — сказал шофер и припустил сквозь дождь по главной улице.

— О Господи, он опять едет к шведу!

И точно, именно там они остановились.

— Доброе утро, — сказал Эрик Олафсен. — Я в огромном восторге видеть вас. Я в огромном восторге видеть всех моих коллег. Они заходят так часто. Почти каждый раз, когда едут в такси. Входите, пожалуйста. Вы слышали новости?

— Нет, — сказал Коркер.

— Все говорят, что в воскресенье на поезде приехал русский.

— Да, это мы слышали.

— Но это ошибка.

— Да ну?

— Правда, это ошибка. Тот человек был швейцарец, железнодорожный контролер. Я его много лет знаю. Но пожалуйста, входите.

Уильям и Коркер последовали за ним в кабинет. В углу стояла плита, на плите — большой кофейник. Запах кофе наполнял комнату. Олафсен налил его в три чашки.

— Вам удобно в «Либерти», да, нет?

— Нет, — сказали Уильям и Коркер одновременно.

— Я так и думал, — сказал Олафсен. — Миссис Джексон очень религиозная женщина. Она каждое воскресенье приходит на наш музыкальный вечер. Но я думаю, вам у нее неудобно. Вы знаете моих друзей Шамбла, О'Пару и Свинти?

— Да.

— Они очень хорошие джентльмены и очень умные. Они говорят, что им тоже неудобно.

Мысль о таком обилии неудобств совсем доконала шведа. Он глядел поверх голов своих гостей огромными блеклыми глазами и, казалось, видел бессчетные перспективы все новых и новых неудобств и себя, ослепленного, закованного в цепи Самсона, который со всеми своими бинтами, Библиями и горячим крепким кофе не может и камня сдвинуть с горы, придавившей человечество. Он вздохнул.

Над дверью в магазин звякнул колокольчик. Олафсен вскочил.

— Момент, — сказал он. — Есть много воров!

Но это был не вор. Из кабинета, где они сидели, Уильяму и Коркеру было видно, кто пришел. Это была белая женщина. Девушка. К ее щеке прилипла полоска мокрых золотых волос. На ней были красные, заляпанные грязью резиновые сапоги. С плаща текло на линолеум, и в руке она, отставив от себя подальше, держала наполовину открытый зонт, с которого тоже капало. Зонт был короткий и старый. Когда он был новым, то стоил очень дешево. Она сказала несколько слов по-немецки, купила что-то и снова вышла в дождь.

— Кто эта Гарбо? — спросил Коркер, когда швед вернулся.

— Она немецкая дама. Она здесь уже некоторое время. Она имела мужа, но мне кажется, сейчас она одна. Он отправился на работу не в городе, и я думаю, она не знает, где он. Я думаю, он не вернется. Она живет в немецком пансионе фрау Дресслер. Она приходила за лекарством.

— Похоже, оно ей нужно, — сказал Коркер. — Ну ладно, нам пора на вокзал.

— Да. Сегодня вечером будет специальный поезд. Приезжают еще двадцать журналистов.

— Боже милосердный!

— Для меня большая радость видеть здесь столько достойных собратьев. Работать с ними большая честь.

— Мировой парень, — сказал Коркер, когда они вновь сели в машину. — Знаешь, я вообще никогда не чувствовал, что шведы — иностранцы. Мне кажется, они совсем как ты и я, понимаешь?