В царстве тьмы - Вера Крыжановская Страница 26

Впрочем, этот вопрос очень сложен и было бы слишком долго объяснять вам законы, так как вы совершенно несведущи в этих делах. Впрочем, происшедший сегодня случай представляет настолько убедительное и страшное явление, что мог бы, кажется, поколебать самого закоренелого скептика.

— Вы правы, князь, я потрясен случившимся и хотел бы понять его. Но каким путем вы достигли этого понимания? Был у вас учитель? Брандль ли, о котором вы упоминали, таинственный ли индус или бывший лично с вами случай, который вы мне обещали рассказать, просветили вас? Ради Бога, скажите! Повторяю вам торжественную клятву хранить в тайне все, что вы мне скажите.

С глубокой грустью взглянул князь на взволнованного Вадима Викторовича, а тот вздохнул и провел рукой по лбу, точно отгоняя тяжелые мысли.

— Я ни на минуту не сомневался в вашей скромности, Вадим Викторович, а так как в моем рассказе найдется ответ не на один ваш вопрос, то я продолжаю его.

Опять я буду говорить о Лионеле Ворстеде, так как у него и через него я имел счастье познакомиться с учителями, которые просветили меня и руководят на пути к совершенствованию. — Он выпил стакан вина, также налив и доктору, и продолжил:

— Я уже сказал вам, что меня сильно удивила перемена в характере и привычках Лионеля, но так как мне сказали, что он был болен, то я приписал его пуританскую скромность капризу выздоравливающего и ханжеству сестры. Так из кабинета исчезли портреты хорошеньких женщин в слишком откровенных платьях, их заменили ландшафты, в библиотеке вместо порнографических книг и пикантных романов появились описания путешествий, философские сочинения и старинные книги по оккультизму и тайным наукам. Жил он уединенно, выходил мало и я часто встречал у него мистера Брандля и раджу Веджага-Синга. Последнего я немного знал, встречал в свете, но мне неизвестна была его роль в жизни Лионеля. Я же вел веселую жизнь, разнообразя ее только археологическими работами. Так, по утрам я занимался в Британском музее, в его египетском или азиатском отделах, а по возвращении оттуда дурачился. Несколько раз я звал Лионеля на мои увеселительные прогулки — в Петербурге мы были неразлучны, но он постоянно отказывался. Однажды готовилось особенно веселое сборище в обществе артисток, и я опять пришел уговаривать приятеля принять участие, но он снова отказался. Тогда я решил выяснить дело и прямо поставил вопрос:

— Послушай, Лионель, объясни, что с тобой и почему ты ведешь отшельническую жизнь? Здоровье твое восстановилось, ты молод, богат и свободен, так как тебя еще не женили. (Забыл сказать, что вследствие серьезной болезни невесты свадьбу отложили на год.) Прошу тебя, друг, ответь мне откровенно: надеюсь, что имею право на такое доверие. Гложет ли тебя какая внутренняя болезнь, полюбил ли другую и разлюбил невесту, избранную твоей семьей, или дал обет монашества? Я не узнаю тебя и не понимаю необъяснимую, происшедшую с тобой перемену!

Лионель ответил не сразу, я заметил, что он колеблется, но потом он вдруг решился, схватил мою руку и крепко пожал ее.

— Я знаю, Алексей, что ты истинный друг, и скажу тебе всю правду. Да, я дал самому себе обет сделаться другим человеком. Я знал, что недостойно прожигать жизнь — драгоценный дар Отца Небесного — и только оскотиниваться. Вместо восхождения к свету, из которого созданы, мы проводим время в еде, питье и разгуле: другими словами — мы лишь возбуждаем все низменные, плотские инстинкты. Мы думаем только о теле, об удовлетворении сидящего в нас животного, а его главу — дух, сковываем. А, между тем, сколько таится божественных сил и неведомого могущества в этом верховном бессмертном владыке. Я был слеп и не подозревал, какое во мне гнездится неиссякамое сокровище: я перестал быть рабом моих животных инстинктов. Ах, Алексей, друг мой, если бы ты мог видеть окружающие нас опасности, изучать науку души, понять, какой сложный запас неведомых сил представляет собою наше существо, углубиться в удивительные и страшные тайны потустороннего мира, ты снова сделался бы тогда моим верным спутником в этой новой жизни.

Оживившийся Лионель словно преобразился, и глаза его блестели верой и энергией, а я в смущении смотрел на него и не понимал ничего. Я ответил ему, что высказанное им весьма интересует меня, но я хотел бы знать, какое именно стечение обстоятельств вызвало коренной переворот во всем его существе. Тогда он и рассказал мне свое загадочное приключение с Фенимор, ужасные видения во время летаргии и прочее. Затем он прибавил, что такое страшное моральное и физическое потрясение дало совершенно другое направление его мышлению: оно возбудило страстное желание постичь механизм зловредных сил, жертвою которых он сделался, а также узнать, каким таинственным и могучим двигателем Веджага-Синг спас его. Поэтому он стал неотступно молить Брандля и индуса просветить его, но те согласились лишь после того, как он разными поставленными ему испытаниями удостоверил искренность своего намерения. После этого строгого, в течение нескольких месяцев искуса Веджага-Синг ввел его в тайное братство, находящееся в окрестностях Лондона, куда принимались лишь горячие и серьезные искатели истины. Братство, само существование коего совершенно неизвестно, является, однако, центром, откуда выходят миссионеры, достойные распространять свет среди братьев, ослепленных их невежеством и страстями.

Все услышанное мною заставило меня забыть ту попойку, на которую я приехал звать своего друга. Передо мной открылись новые горизонты и я вдруг почувствовал наличность окружающего нас неведомого мира, откуда мы появляемся и снова уходим после кратковременного земного существования. А если он прав? Ведь в самом деле безрассудно и преступно обращать в вакханалию нашу призрачную, постоянно летящую под угрозой смерти жизнь!.. Тогда пренёбрегаемое, увы, воспитание души является необходимостью, нашим долгом.

Я провел вечер с Лионелем, и мы много говорили, а когда, наконец, расстались, уже брезжил рассвет, но во мне выросло желание изучить науку души.

Лионель дал мне книги, которые я пожирал, как голодный, и чем больше я читал, тем глубже уходил в особый мир, о существовании которого раньше и не подозревал. Теперь только понял я глубокий смысл Христа: «Не одним хлебом жив бывает человек».

Понемногу я стал избегать общества, тогда как раньше искал его: гульбища стали мне отвратительны, точно полная грязи яма, потому что теперь я узнал, какие отравленные миазмы представляют собой испарения какой-нибудь оргии. Я отказался также от тяжелой и вредной мясной пищи, и очень скоро получил омерзение к разлагающимся трупам, которыми мы питаемся, воздержание же от них принесло мне истинное, глубокое благосостояние. Я ближе сошелся с Брандлем и Веджага-Сингом, оба они поддерживали меня, а их поучительные, глубокоинтересные разговоры укрепляли во мне решимость сделаться другим человеком. Мало-помалу я набрался смелости и попросил Брандля допустить меня в таинственное общество, так как туда принимали людей благонамеренных. Он ответил, что это зависит от Веджага-Синга, а таинственный индус словно подслушал мои мысли и слова и придя спустя полчаса сказал мне, улыбаясь:

- Вы желаете войти в нашу маленькую общину, между прочим, никому не известную? Знаете ли вы путь туда?