Храм Духа Святого - Фланнери О'Коннор Страница 25

перевод Д. Волчек

Притаившись у края окна, Томас взглянул в щелку между стеной и шторой на подъехавший к дому автомобиль. Его мать и маленькая шлюшка вылезали из машины. Сначала мать — медленно, вяло, неуклюже, затем показались длинные, чуть согнутые ноги шлюшки, платье задралось выше колен. С визгливым смехом шлюшка кинулась навстречу псу, и тот запрыгал, переполненный радостью, приветствуя ее. Ярость с безмолвной зловещей силой наполнила каждую клеточку грузного тела Томаса, точно внутри у него собиралась разгневанная толпа.

Самое время паковать чемоданы, переезжать в гостиницу и ждать, пока эта дрянь не исчезнет из дома.

Но он не знал, где лежит чемодан, терпеть не мог упаковывать вещи, ему нужны были книги, у него не было портативной пишущей машинки, он привык к электрическому одеялу, не мог питаться в ресторанах. Его мать со своей чертовой благотворительностью задумала разрушить домашний мир.

Задняя дверь хлопнула, смех девчонки выстрелил из кухни, пронесся по прихожей, вверх по лестнице в его комнату и ударил Томаса словно электрический разряд. Он отскочил от окна и стал свирепо оглядываться по сторонам. Утром он заявил без обиняков: «Если ты снова приведешь девчонку в дом — я уеду. Выбирай — она или я».

Мать сделала свой выбор. Его горло пронзила резкая боль. В первый раз за тридцать пять лет его жизни… Он почувствовал, что на глаза набегает жгучая влага, но ярость возобладала, и он взял себя в руки. Да нет же: никакого выбора она не сделала. Она просто играет на его привязанности к электрическому одеялу. Что ж — следует ее проучить.

Смех девчонки снова взлетел на второй этаж, и Томас вздрогнул. Он вспомнил, как она смотрела на него прошлой ночью. Она вторглась в его комнату. Проснувшись, он увидел, что дверь открыта, а девчонка стоит в проеме. В свете из холла девчонку было хорошо видно, и Томас смотрел, как она его разглядывает. Лицо у нее было, точно у комедиантки из мюзикла — острый подбородок, пухлые наливные щечки, пустые кошачьи глаза. Он спрыгнул с постели, схватил стул и, держа его перед собой, стал выпихивать ее, словно укротитель опасного зверя. Он молча вытолкал ее в холл, чуть помедлив, чтобы постучать в дверь материнской спальни. Девчонка, вздохнув, повернулась и скрылась в комнате для гостей.

Тут же в дверях появилась встревоженная мать. Ее лицо, жирное от какого-то средства, которым она мазалась на ночь, обрамляли рыжие кудряшки. Она посмотрела в холл, туда, где только что исчезла девчонка. Томас стоял перед ней со стулом в руках, точно собирался укротить еще одного зверя.

— Она хотела забраться ко мне в спальню, — прошипел он, оттесняя мать в комнату. — Я проснулся, когда она пыталась войти. — Захлопнув за собой дверь, он выкрикнул в ярости: — Я этого не потерплю. Больше я этого не потерплю.

Мать, пятясь под его напором, приземлилась на край постели. Ее грузное тело венчала несообразно маленькая костлявая голова.

— Последний раз тебе говорю, — продолжил Томас. — Больше я этого не потерплю.

Ему была хорошо знакома эта ее манера: руководствуясь самыми лучшими на свете намерениями, спародировать добродетель, да еще с такой безмозглой страстностью, что потом все вокруг выглядели дураками и сама добродетель — идиотизмом. — Больше не потерплю, — повторил он.

Мать выразительно кивнула, не спуская глаз с двери.

Томас поставил перед ней стул, уселся и склонился так, словно хотел объяснить что-то слабоумному ребенку.

— Это у нее тоже вроде болезни, — сообщила мать. — Такой кошмар, такой кошмар. Она сказала мне, как это называется, но я забыла — в общем, она не может с этим справиться. Что-то врожденное. Томас, — сказала она, прижав руку к щеке, — представь, что ты был бы на ее месте?

Он чуть не задохнулся от раздражения.

— Когда же ты поймешь, — гаркнул он, — что если она сама не может себе помочь, ты тем более не сможешь?

Глаза матери, знакомые, но далекие, синели, точно небеса в час заката.

— Нимперманка, — пробормотала она.

— Нимфоманка, — гневно поправил ее Томас. — Ей нечего дурить тебе голову разными мудреными словами. Она — моральный урод. Вот что ты должна, наконец, понять. Родилась без стыда и совести — как другие появляются на свет без почки или ноги. Ясно тебе?

— Я все думаю, а вдруг на ее месте был бы ты, — произнесла она, не отрывая руки от подбородка. — Если б это был ты, представь, что бы я чувствовала, если б никто не пустил тебя в дом? Если бы ты был нимперманьяком, а не таким умницей, и делал бы все не по своей воле…

Томас внезапно почувствовал невыносимое отвращение к самому себе, точно он в самом деле медленно превращался в девчонку.

— В чем она была? — неожиданно спросила мать, и глаза ее сузились.

— Голая! — взревел он. — Надеюсь, теперь ты ее вышвырнешь отсюда?!

— Ну как же я могу ее выгнать на такой холод? Сегодня утром она опять говорила, что покончит с собой.

— Отправь ее обратно в тюрьму.

— Тебя бы я в тюрьму не отправила, Томас.

Он встал, схватил стул и вышел из комнаты, опасаясь, что еще чуть-чуть, и он не сможет с собой совладать.

Томас любил мать. Любил, потому что это было естественно, но порой не мог вынести ее любовь. Иногда это все превращалось в идиотскую загадку, и он чувствовал, как вокруг собираются тайные силы, такие невидимые потоки, которые он не в состоянии контролировать. Мать всегда начинала с банальнейшего соображения: «Вот это полезное и доброе дело» — и тут же неосознанно заключала сделку с дьяволом, которого, конечно же, не могла распознать.