Замечательные чудаки и оригиналы - Михаил Пыляев Страница 24

В Петербурге в эти же годы проживала m-lle Лунина, про эксцентричности которой в столице ходило очень много рассказов, злословие про эту барышню тогда почти не знало границ.

Лунина была львица большого света. Она не была красавица. Лунина много путешествовала с матерью, была во Франции и Германии, знала хорошо музыку и обладала прекрасным голосом. В Париже, в салоне королевы Гортензии, она имела такой успех, что Наполеон просил ее петь в дружеском кружке, в Тюльери. Этого было достаточно тогда, чтобы имя ее сделалось знаменитым.

Жила она в Петербурге, в нижнем этаже дома князя Гагарина на Дворцовой набережной. – Рассказывали, что однажды рано утром император, совершая свою любимую прогулку по набережной, увидел, что кто-то вылезал из окна нижнего этажа. Потом через обер-полицмейстера он послал сказать хозяйке квартиры, чтобы она остерегалась, потому что ночью к ней могут влезть и похитить все, что у ней есть драгоценного. Рассказ этот в Петербурге повторялся со многими вариантами.

У Луниной хотя были живы отец и мать, но в петербургском обществе все говорили: салон m-lle Луниной. Лунина вышла в Италии замуж за какого-то певца Роччи. Но дуэт окончился неудачно. Она в сороковых годах проживала в Москве, в большой бедности, страсть к пению была причиною ее разорения.

Но кто был замечателен по странностям из Луниных, то это декабрист Михаил Лунин. Он слыл за чрезвычайно остроумного и оригинального человека. Тонкие его остроты отличались смелостью, хотя подчас и цинизмом, но это ему, как и его бесчисленные дуэли, сходило с рук. Лунин сперва служил в кавалергардском полку, но колоссальные долги заставили его покинуть службу и уехать за границу; здесь он сделался католиком и проживал в Париже, на чердаке, перенося всякие лишения, давая уроки и трудясь над трагедией «Лжедмитрий»; это произведение Лунин написал на французском языке, который знал лучше родного, вследствие тогдашнего воспитания.

По смерти своего отца он неожиданно сделался владельцем громадного состояния, приносившего ежегодно более 200 тыс. дохода. Он возвратился в Россию тем же манером, как и уехал из нее – не испросивши дозволения на возвращение, так как не считал себя беглецом. Он сел просто на корабль, прибыл в Петербург и отправился прямо без доклада в кабинет к князю Волконскому, жившему в Зимнем дворце. Волконский, увидев внезапно Лунина, просто остолбенел.

Лунин был принят государем на службу тем же чином, только в армию, служил в Варшаве у цесаревича и был самым близким к нему человеком. Участвуя в заговоре, сосланный в Сибирь, он проживал в Чите и Петровском заводе, затем жил на поселении. Резкие его статьи, которые он печатал в Англии, навлекли на него новую немилость правительства, он был арестован и заключен в акатуевскую тюрьму, где и умер скоропостижно.

Эксцентричность Лунина во время его военной службы доходила до невозможности так, будучи молодым кавалергардским офицером он побился об заклад, что проскачет нагим по Петербургу – и выиграл пари.

В Петербурге в двадцатых годах проживал Д.М.Кологривов. Он, несмотря на свой крупный чин и весьма важное звание, любил дурачиться, как школьник. Особенной страстью у Кологривова была страсть куличным маскарадам, последняя доходила до того, что он иногда наряжался старой нищей чухонкою и мел тротуары. Завидев знакомого, он тотчас кидался к нему, требовал милостыню и в случае отказа бранил по-чухонски и даже грозил метлою. Он дошел до того, что становился в Казанском соборе среди нищих и заводил с ними ссоры. Сварливую чухонку отвели раз даже на Съезжую, где она сбросила свой наряд и передней же извинились.

Граф Сологуб про него рассказывает: однажды государь готовился осматривать кавалерийский полк, вдруг перед развернутым фронтом пронеслась марш-маршем неожиданная кавалькада. Впереди скакала во весь опор необыкновенно толстая дама в зеленой амазонке и шляпе с перьями. Рядом с ней на рысях рассыпался в любезностях отчаянный щеголь. За ними еще следовала небольшая свита. Неуместный маскарад был тотчас же остановлен. Дамою нарядился тучный князь Ф.С.Голицын, любезным кавалером оказался Кологривов. Шалунам был объявлен выговор, но карьера их не пострадала.

Однажды к известной благотворительнице Тат. Бор. Потемкиной пришли две монахини просить подаяния. Монахини были немедленно впущены, войдя в приемную, они кинулись на пол, творили поклоны и умоляли о подаянии. Растроганная Потемкина пошла в спальню за деньгами но, вернувшись, остолбенела от ужаса, монашенки неистово плясали вприсядку. То были K°логривов и другой проказник.

В Москве в первой четверти этого столетия проживал большой оригинал князь Ц-в, который также весьма любил наряжаться в нищенский костюм и на улицах играть роли Гарун аль-Рашида исправляя народные нравы. Почти каждый день в заплатанном костюме ходил он, похожий на лакея, и в этом виде бродил по рынку и заходил в лавки и, где только встречал обман или грубость, то тотчас, распахнув свои сюртук, под которым виднелась орденская звезда, нередко собственноручно наказывал виноватого, либо писал записку к обер-полицмейстеру и неосторожного тотчас же привлекали к ответу.

В числе больших оригиналов в Москве в начале нынешнего столетия были два брата С. Они, собственно, не принадлежали к аристократическому обществу, но в некоторых дворянских кружках пользовались даже знаменитостью. Оба были очень красивые, видные мужчины, в них выражался некоторый разгул, некоторое молодечество, признаки царствования императрицы Екатерины II.

В 1806 г находились они ополченцами в одном отдаленном губернском городе. В самое то время, пред 12 декабря, днем рождения императора Александра, губернатор входил с представлением к высшему начальству, испрашивая дозволения пить на предстоящем официальном обеде за здравие государя императора малагою, а не шампанским, потому что все шампанское, имевшееся в губернском городе и в уездах, выпито братьями С.

Правнук знаменитого Александра Даниловича Меншикова, князь Александр Сергеевич, один из последних сподвижников императора Александра Благословенного, славился своим остроумием. Остроумие его наделало ему множество врагов, но часто на него взваливали слова каких он никогда не говорил. Воспитанник энциклопедистов XVIII века, он стыдился мягкосердия и скрывал его под личиною насмешки, между тем на деле он был впечатлителен и сострадателен. Одному из близких ему лиц случилось один раз увидеть в глазах его слезу, которую он не успел стереть. «Зачем скрываете вы добрые волнения души? – сказал он князю, – и то говорят про вас, что вы не способны ни к какому человеческому чувству». – «Когда вы доживете до моих лет, – отвечал князь, – вы убедитесь, что люди не стоят того, чтобы беспокоиться о их мнении».

Огласки своей благотворительности он опасался так, как будто она была делом позорным, придумывал способы, как бы лучше это уладить, беспокоился о том, не разгласилось ли его благотворение, и на замечание, что его опасения доходят до странности, он отвечал, смеясь: «Я имею репутацию скупца, я дорожу этою репутациею и не хочу ее портить». П.А. Бартенев говорит, когда ему был пожалован дом в Петербурге на Английской набережной, он внес в инвалидный капитал от неизвестного сумму, равную стоимости дома.