Виктория - Кнут Гамсун Страница 23

Она покраснѣла и начала горячо оправдываться.

— Нисколько. Нельзя ни съ кѣмъ болтать, никого находитъ пріятнымъ, чтобы… Фу, Іоганнесъ, ты сошелъ съ ума! Я больше никогда не произнесу его имени.

— Боже избави, Камилла, я совсѣмъ не хотѣлъ этого сказать — не думай, пожалуйста…. напротивъ, я бы съ удовольствіемъ поблагодарилъ его за то, что онъ былъ такъ внимателенъ къ тебѣ.

— Попробуй только это сдѣлать! Я больше никогда въ жизни не скажу съ нимъ ни слова.

Молчаніе.

— Ну, хорошо, оставимъ это, — сказалъ онъ. — Развѣ ты уже уходишь?

— Да, мнѣ пора итти. Далеко подвинулась твоя работа? Мама спрашивала какъ-то. Да, я такъ давно не видалась съ Викторіей, а сейчасъ встрѣтила ее.

— Сейчасъ?

— Когда я шла къ тебѣ. — Камилла улыбнулась. — Боже мой, какъ она измѣнилась. Послушай, ты скоро къ намъ придешь?

— Да, скоро, — отвѣчалъ онъ и быстро поднялся. Густой румянецъ залилъ его лицо. — можетъ-быть, даже на-дняхъ. Я долженъ сначала написать, что задумалъ, написать заключеніе къ своимъ сказкамъ. Да, я это напишу, напишу!

— Представь себѣ землю, если глядѣть на нее сверху, въ видѣ роскошной папской мантіи. По складкамъ ея ходятъ люди, всѣ они ходятъ попарно, — вечеръ, тишина, наступилъ часъ любви… Эта вещь будетъ называться «Сила пола». Мнѣ кажется, это будетъ очень сильная вещь; мнѣ часто представлялся этотъ образъ, и каждый разъ мнѣ казалось, что грудь моя рвется на части, и я могу весь міръ заключить въ объятія. Мнѣ рисуются люди, звѣри и птицы, и для каждаго наступаетъ часъ его любви, Камилла. Восторгомъ дышатъ ихъ лица, глаза загораются, грудь волнуется. И вотъ отъ земли поднимается легкое красноватое облако, это — облако стыда, поднимающееся изъ всѣхъ этихъ разверстыхъ сердецъ, и вся ночь озаряется краснымъ свѣтомъ. А тамъ вдали высятся тяжелыя, спящія горы; онѣ ничего не видятъ и ничего не слышатъ. А утромъ Богъ на все бросаетъ лучи своего жаркаго солнца. Это должно называться «Сила пола».

— Такъ!

— Да. Я приду, когда кончу эту вещь. Я безконечно благодаренъ тебѣ, что ты пришла, Камилла. Забудь, что я сказалъ. Я не хотѣлъ сказать ничего обиднаго.

— Я ужъ и забыла. Но я никогда больше не произнесу его имени. Никогда. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На слѣдующій день Камилла опять пришла къ нему. Она блѣдна и взволнована.

— Что съ тобой? — спрашиваетъ онъ.

— Со мной? Ничего, — отвѣчаетъ она, волнуясь. — Я люблю тебя одного. Ты не долженъ думать, что со мной что-нибудь произошло, и что я не люблю тебя. Слушай теперь, что я задумала: мы не поѣдемъ въ Лондонъ. Что намъ тамъ дѣлать? Этотъ человѣкъ ничего не зналъ, когда говорилъ; тамъ тумановъ гораздо больше, чѣмъ онъ думаетъ. Почему, ты такъ посмотрѣлъ на меня? Я не назвала его имени. Это такой лгунъ… чего онъ только не наболталъ мнѣ! Мы не поѣдемъ въ Лондонъ.

— Хорошо, мы не поѣдемъ въ Лондонъ, — задумчиво произнесъ онъ.

— Да, правда! Мы не поѣдемъ. Кончилъ ты писатъ «Силу пола?» Господи, меня такъ интересуетъ эта вещь. Ты долженъ скорѣе кончитъ ее и притти къ намъ, Іоганнесъ. Часъ любви, вѣдь ты такъ говорилъ?.. Роскошная папская мантія, красная ночь. Боже мой, я такъ хорошо помню все, что ты мнѣ разсказывалъ. Послѣднее время я рѣдко приходила къ тебѣ; но теперь я буду приходитъ къ тебѣ каждый день и узнавать, какъ подвигается твоя работа.

— Я скоро кончу, — сказалъ онъ, не отрывая отъ нея глазъ.

— Сегодня я взяла всѣ твои книги и перенесла ихъ въ свою комнату. Я хочу ихъ перечесть; это меня нисколько не утомитъ, я Даже радуюсь этому. Послушай, Іоганнесъ, будь такимъ милымъ, проводи меня домой. Я не знаю, могу ли я спокойно дойти до дому. Право, я не знаю. Можетъ-быть, кто-нибудь ходитъ по улицѣ и ждетъ, когда я выйду. Я почти увѣрена въ этомъ…. Вдругъ она разразилась слезами и заговорила, волнуясь. — Я назвала его лгуномъ, но я совсѣмъ не хотѣла этого сказатъ. Онъ ничего не лгалъ мнѣ, напротивъ, онъ все время былъ…. Въ четвергъ у насъ будутъ гости, его не будетъ, но ты долженъ притти, слышишь! Обѣщаешь? Но я не хотѣла дурно говоритъ о немъ. Что ты теперь обо мнѣ подумаешь?

Онъ отвѣчалъ:

— Я начинаю понимать тебя.

Она бросилась къ нему на грудь, прижалась къ нему, дрожа и плача.

— Но я тебя тоже люблю! — воскликнула она. — Ты долженъ мнѣ вѣрить. Я не люблю одного его, это было бы безумно съ моей сгороны. Когда въ прошломъ году ты спросилъ меня, я такъ обрадовалась; а теперъ я узнала его. Я не понимаю. Неужели это такъ дурно съ моей стороны, Іоганнесъ? Я люблю его, можетъ-быть, не много больше, чѣмъ тебя; я не виновата въ этомъ, со мной что-то случилось. О, Боже мой, я не спала столько ночей съ тѣхъ поръ, какъ увидѣла его, и я люблю его все сильнѣе и сильнѣе. Что же мнѣ дѣлать? Ты старше меня, скажи мнѣ. Онъ проводилъ меня сюда и ждетъ на улицѣ, чтобы проводить меня домой; можетъ-быть, онъ озябъ тамъ. Ты презираешь меня, Іоганнесъ? Я не цѣловала его, нѣтъ, этого не было, повѣрь мнѣ; я только подарила ему розу. Отчего ты все молчишь, Іоганнесъ? Скажи, что мнѣ дѣлать, я больше не могу выноситъ этого.

Іоганнесъ сидѣлъ и внимательно слушалъ ее. Онъ сказалъ:

— Мнѣ нечего отвѣтитъ тебѣ.

— Благодарю, благодарю тебя, милый Іоганнесъ, это такъ хорошо съ твоей стороны, что ты не сердишься на меня, — сказала она, вытирая слезы. — Но ты не долженъ думать, что я не люблю тебя. Господи, я буду приходить къ тебѣ какъ можно чаще и дѣлать все, что ты хочешь. Вотъ только одно, что я люблю его больше, чѣмъ тебя. Я не хотѣла этого. Я не виновата въ этомъ.

Онъ молча поднялся и сказалъ, надѣвая шляпу:

— Пойдемъ!

Они сошли съ лѣстницы.

У подъѣзда стоялъ Ричмондъ. Это — молодой человѣкъ съ черными волосами и темными глазами, сіяющими молодостью и жизнью. Щеки его покраснѣли отъ холода.

— Вы озябли? — спросила Камилла, быстро подходя къ нему.

Голосъ ея дрожалъ отъ волненія. Вдругъ она обернулась къ Іоганнесу, взяла его подъ руку и сказала:

— Прости, я не спросила, можетъ-быть, тебѣ тоже холодно. Ты не надѣлъ пальто, хочешь я схожу и принесу его? Нѣтъ? Ну, такъ застегнись, по крайней мѣрѣ.

И она застегнула его сюртукъ.

Іоганнесъ протянулъ Ричмонду руку. Онъ находился въ какомъ-то странномъ состояніи, какъ-будто все происходящее совсѣмъ не касалось его. Онъ неувѣренно, слабо улыбнулся и пробормоталъ: