История моих животных - Александр Дюма Страница 23

Вы помните, что овернец упорно хотел продать мне свою вторую обезьяну и что на его неотступные просьбы я отвечал: если я сделаю это приобретение, мне понадобится слуга для обезьян.

По этому случаю Мишель, человек находчивый, предложил мне сделать Сулука главным надзирателем за четверорукими; упоминание имени Сулука вынудило меня дать те разъяснения насчет Алексиса, какие вы только что прочли.

Дав эти разъяснения, я вновь подхватываю нить моего повествования.

— И за сколько ты продашь свою обезьяну? — спросил я у овернца.

— Вы хорошо жнаете, школько вы жаплатили за ту.

— За ту я заплатил сорок франков, морскую свинку и двух белых мышей.

— Что ж, и эта будет штоить шорок франков, моршкую швинку и двух белых мышей.

— Купите же это прелестное животное, — сказал Жиро.

— Купи же эту несчастную обезьяну, — повторил Александр.

— Послушайте! Послушайте же! Вы очень милы! Сорок франков, это немало! И еще морская свинка и две белых мыши, это на дороге не валяется!

— Господа, — произнес Александр. — В один прекрасный день я докажу, что мой отец — самое скупое создание в мире.

Раздались протесты.

— Я докажу это, — утверждал Александр.

— Как жаль, — сказал Жиро, — такая ласковая зверюшка!

Он держал на руках обезьяну, и та целовала его, обхватив лапками за обе щеки.

— И к тому же, — заметил Мишель, — она как две капли воды похожа на вашего соседа, господина…

— Совершенно верно! — воскликнули все одновременно.

— Так! — продолжал Жиро. — А мне надо написать его портрет для Версаля… Право же, ты должен купить эту обезьяну, она будет позировать мне для головы, и это чертовски продвинет мою работу.

— Ну, купите ее! — просили все присутствующие.

— Что же, доказана ли скупость моего отца? — воскликнул Александр.

— Дорогой Дюма, — сказал Маке, — не угодно ли вам позволить мне, не присоединяясь к мнению вашего сына, подарить вам последнего из Ледмануаров?

— Браво, Маке! Браво, Маке! — восклицали собравшиеся. — Дайте урок этому скряге!

Я поклонился и ответил Маке:

— Дорогой мой Маке, вам известно: все, что исходит от вас, — желанно в этом доме.

— Он соглашается! — закричал Александр. — Видите, господа!

— Несомненно, я соглашаюсь. Ну, юный овернец, поцелуйте свою «обежьяну» в последний раз и, если вы собираетесь проливать слезы, пролейте их немедленно.

— А мои шорок франков, моршкая швинка и две белых мыши?

— Все собравшиеся за них отвечают.

— Тогда верните мне мою обежьяну, — потребовал овернец, протянув обе руки к Жиро.

— Видишь, как доверчива юность, — сказал Александр.

Маке достал из кармана две золотых монеты.

— Держи, — сказал он. — Вот для начала основная сумма.

— А моршкая швинка, а белые мыши? — твердил овернец.

— Ну, что до этого, — ответил Маке, — я могу только выплатить тебе их стоимость. Во что ты оцениваешь морскую свинку и двух белых мышей?

— Я думаю, что это штоит десять франков.

— Помолчи, мальчуган! — крикнул Мишель. — Один франк за морскую свинку и франк двадцать пять сантимов за каждую из белых мышей, всего три франка пятьдесят сантимов; дайте ему пять франков, господин Маке, и, если он останется недоволен, я сам им займусь.

— О господин шадовник! Вы неблагоражумны.

— Держи, — сказал Маке, — вот пять франков.

— Теперь, — произнес Мишель, — потритесь друг о друга мордочками, и покончим с этим.

Овернец, раскрыв объятия, приблизился к Жиро, но, вместо того чтобы броситься на шею своему бывшему владельцу, последний из Ледмануаров вцепился в бороду Жиро и, крича от страха, скорчил рожу овернцу.

— Так! — сказал Александр. — Обезьянам только этого и недоставало — стать неблагодарными. Платите скорее, Маке, платите скорее, не то он продаст вам его за человека.

Маке отдал последние пять франков, и овернец направился к двери.

По мере того как он удалялся, последний из Ледмануаров все более явно выражал удовольствие.

Когда тот совсем скрылся с глаз, обезьяна пустилась в пляс — этот танец, очевидно, был обезьяньим канканом.

— Смотрите, — сказал Жиро. — Смотрите же!

— Мы смотрим, черт возьми!

— Не туда: в клетку, взгляните же на мадемуазель Дегарсен.

В самом деле, самка, которой не внушал почтения пастушеский костюм новоприбывшего, изо всех сил отвечала ему телодвижениями из клетки.

— Не будем оттягивать счастье этих интересных животных, — предложил Маке.

Сняли цепь, открыли дверцу, и последнего из Ледмануаров впустили в клетку.

И по тому, как бросились навстречу друг другу два тела — мадемуазель Дегарсен и последнего из Ледмануаров — мы получили новое доказательство того, что система странствующих душ Платона не так порочна, как хотели бы заставить считать ни во что не верящие люди.