Женщины в любви - Дэвид Герберт Лоуренс Страница 23

– Но Киска, – обратился к ней другой мужчина очень тихим, но едким голосом, в котором слышались интонации воспитанника Итона, – ты обещала не обижать его.

– Я его и не обижаю, – ответила она.

– Что будешь пить? – спросил молодой человек. Он был смугл, гладкокож и полон скрытой жизненной силы.

– Я не люблю пор’тер, Максим, – ответила она.

– Тогда попроси шампанского, – аристократическим шепотом подсказал тот.

Джеральд внезапно понял, что этот намек относился к нему.

– Закажем шампанское? – смеясь, спросил он.

– Да, сухое, будьте добр’ы, – с детской картавостью попросила она.

Джеральд наблюдал за тем, как она ела устрицы. Она делала это изящно и утонченно, кончики ее тонких пальчиков, казалось, были необычайно чувствительными, поэтому она отрывала устрицу от раковины нежными, мелкими движениями, и не менее осторожно и изящно отправляла ее в рот. Ему очень нравилось смотреть на нее, а вот у Биркина это вызывало раздражение. Все пили шампанское. Максим, чопорный молодой русский с гладко выбритым свежим лицом и черными, сальными волосами, похоже, был единственным абсолютно спокойным и трезвым человеком. Биркин был бледен, словно призрак, и витал мыслями где-то далеко, глаза Джеральда улыбались ярко, весело и в то же время холодно, он с покровительственным видом придвинулся к похорошевшей Киске, которая обмякла от вина, обнажив, подобно цветку красного лотоса, свою гибельную сердцевину, любуясь сама собой, вспыхнув от вина и восхищения мужчин алым румянцем. Халлидей выглядел дурак дураком. Ему хватило одного бокала – он опьянел и стал глупо хихикать. Но он ни на минуту не терял располагающую к нему теплую наивность, в которой и заключалась его привлекательность.

– Я боюсь только черных тараканов, – сказала Киска, внезапно подняв голову и обратив к Джеральду черные глаза, которые, казалось, подернула невидимая поволока страсти.

Он рассмеялся зловещим, исходящим из глубины его существа смехом. Ее детский лепет ласкал его нервы, а ее горящие, влажные глаза, обращенные теперь только к нему и забывшие обо всем на свете, кроме него, вызывали в нем чувство собственной значимости.

– Нет, – запротестовала она. – Ничего другого я не боюсь. Но черные тараканы – фу! – она с отвращением содрогнулась, как будто при одной мысли о них ей становилось плохо.

– Вы имеете в виду, – с дотошностью подвыпившего человека допытывался Джеральд, – что боитесь даже смотреть на тараканов или того, что они вас укусят или принесут иной вред?

– Они что, еще и кусаются?! – вскричала девушка.

– Какая отвратительная мерзость! – воскликнул Халлидей.

– Не знаю, – ответил Джеральд, окидывая взглядом присутствующих. – Кто-нибудь знает, кусаются черные тараканы или нет? Но не в этом дело. Вы боитесь, что они могут покусать или же у вас возникает метафизическое отвращение?

Девушка все это время не спускала с него наивного взгляда.

– О, по-моему, они отвратительны и ужасны! – воскликнула она. – Когда я вижу таракана, у меня по всему телу ползут мурашки. А если он на меня заползет, я точно знаю, что умру не сходя с места – в этом я совершенно уверена.

– Надеюсь, нет, – прошептал молодой русский.

– Я совершенно уверена, Максим, – продолжала настаивать она.

– Значит, они на вас не заползут, – понимающе улыбаясь, сказал Джеральд.

Каким-то непонятным образом между ними установилось взаимопонимание.

– Как говорит Джеральд, это метафизическое отвращение, – закончил Биркин.

Последовала неловкая пауза.

– Так ты, Киска, больше ничего не боишься? – спросил молодой русский своим желчным, глухим и чопорным голосом.

– Не совсем, – отвечала она. – Я много чего боюсь, но это же совсем др’угое. Вот кр’ови я совсем не боюсь.

– Не боишься кр’ови! – передразнил ее молодой человек с полным, бледным, насмешливым лицом, подсаживаясь к их столику со стаканом виски.

Киска посмотрела на него мрачным, неприязненным взглядом, полным презрения и отвращения.

– Ты в самом деле не боишься крови? – настаивал другой, насмешливо ухмыляясь.

– Нет, не боюсь.

– Да ты вообще когда-нибудь видела где-нибудь кровь, кроме как в плевательнице у зубного врача? – продолжал насмехаться молодой человек.

– Я не с тобой разговариваю! – надменно ответила она.

– Но ты же можешь ответить мне? – настаивал он.

Вместо ответа она внезапно пырнула ножом его полную бледную руку. Он с непристойной бранью вскочил на ноги.

– Сразу видно, кто ты такой, – презрительно заявила Киска.

– Да пошла ты! – огрызнулся молодой человек, стоя возле столика и глядя на нее сверху с раздражением и злобой.

– Прекратите! – повинуясь импульсу, резко приказал Джеральд.

Молодой человек не сводил с нее сардонически-презрительного взгляда, хотя на полном, бледном лице было только забитое и смущенное выражение. Из его руки текла кровь.

– Фу, какая гадость, уберите это от меня! – пискнул Халлидей, зеленея и отворачиваясь.

– Тебе нехорошо? – заботливо спросил сардонический молодой человек. – Тебе нехорошо, Джулиус? Черт, друг, это же ерунда, не позволяй ей тешить себя мыслью, что она все-таки тебя доконала – мужик, не давай ей повода для радости, она только этого и ждет.

– Ой! – пискнул Халлидей.

– Максим, он сейчас блеванет, – предупредила Киска.

Обходительный молодой русский встал, взял Халлидея под руку и увлек его за собой. Биркин, побледнев и съежившись, недовольно смотрел на все происходящее. Раненый сардонический молодой человек ушел, с самым завидным присутствием духа игнорируя свою кровоточащую руку.

– На самом деле он жуткий трус, – объяснила Джеральду Киска. – Он чересчур сильно виляет на Джулиуса.

– Кто он такой? – спросил Джеральд.

– На самом деле он еврей. Я его не выношу.

– Ну, давайте забудем про него. А что случилось с Халлидеем?

– Джулиус самый тр’усливый тр’ус на свете, – воскликнула она. – Он всегда падает в обморок, если я беру в руки нож – он меня боится.

– Хм! – хмыкнул Джеральд.

– Они все меня боятся, – сказала она. – Только евр’ей думает, что он сможет показать свою хр’абрость. Но среди них всех он самый большой тр’ус, потому что вечно волнуется о том, что люди о нем подумают – вот Джулиусу на это наплевать.

– Один стоит у подножья лестницы под названием «отвага», а другой – на самом ее верху – добродушно сказал Джеральд.

Киска посмотрела на него и медленно-медленно улыбнулась. Румянец и сокровенное знание, придававшее ей сил, делали ее неотразимой. В глазах Джеральда замерцали два огонька.