Подросток - Федор Достоевский Страница 22

Конечно, между мной теперешним и мной тогдашним —бесконечная разница.

Продолжая «ничего не стыдиться», я еще на лесенке нагналВасина, отстав от Крафта, как от второстепенности, и с самым натуральным видом,точно ничего не случилось, спросил:

— Вы, кажется, изволите знать моего отца, то есть я хочусказать Версилова?

— Я, собственно, не знаком, — тотчас ответил Васин (и безмалейшей той обидной утонченной вежливости, которую берут на себя людиделикатные, говоря с тотчас же осрамившимся), — но я несколько его знаю;встречался и слушал его.

— Коли слушали, так, конечно, знаете, потому что вы — вы!Как вы о нем думаете? Простите за скорый вопрос, но мне нужно. Именно как вы быдумали, собственно ваше мнение необходимо.

— Вы с меня много спрашиваете. Мне кажется, этот человекспособен задать себе огромные требования и, может быть, их выполнить, — ноотчету никому не отдающий.

— Это верно, это очень верно, это — очень гордый человек! Ночистый ли это человек? Послушайте, что вы думаете о его католичестве? Впрочем,я забыл, что вы, может быть, не знаете…

Если б я не был так взволнован, уж разумеется, я бы нестрелял такими вопросами, и так зря, в человека, с которым никогда не говорил,а только о нем слышал. Меня удивляло, что Васин как бы не замечал моегосумасшествия!

— Я слышал что-то и об этом, но не знаю, насколько это моглобы быть верно, — по-прежнему спокойно и ровно ответил он.

— Ничуть! это про него неправду! Неужели вы думаете, что онможет верить в бога?

— Это — очень гордый человек, как вы сейчас сами сказали, амногие из очень гордых людей любят верить в бога, особенно несколькопрезирающие людей. У многих сильных людей есть, кажется, натуральная какая-топотребность — найти кого-нибудь или что-нибудь, перед чем преклониться.Сильному человеку иногда очень трудно переносить свою силу.

— Послушайте, это, должно быть, ужасно верно! — вскричал яопять. — Только я бы желал понять…

— Тут причина ясная: они выбирают бога, чтоб не преклонятьсяперед людьми, — разумеется, сами не ведая, как это в них делается: преклонитьсяпред богом не так обидно. Из них выходят чрезвычайно горячо верующие — вернеесказать, горячо желающие верить; но желания они принимают за самую веру. Изэтаких особенно часто бывают под конец разочаровывающиеся. Про господинаВерсилова я думаю, что в нем есть и чрезвычайно искренние черты характера. Ивообще он меня заинтересовал.

— Васин! — вскричал я, — вы меня радуете! Я не уму вашемуудивляюсь, я удивляюсь тому, как можете вы, человек столь чистый и так безмернонадо мной стоящий, — как можете вы со мной идти и говорить так просто ивежливо, как будто ничего не случилось!

Васин улыбнулся.

— Вы уж слишком меня хвалите, а случилось там только то, чтовы слишком любите отвлеченные разговоры. Вы, вероятно, очень долго перед этиммолчали.

— Я три года молчал, я три года говорить готовился… Дуракомя вам, разумеется, показаться не мог, потому что вы сами чрезвычайно умны, хотяглупее меня вести себя невозможно, но подлецом!

— Подлецом?

— Да, несомненно! Скажите, не презираете вы меня втайне зато, что я сказал, что я незаконнорожденный Версилова… и похвалился, что сындворового?

— Вы слишком себя мучите. Если находите, что сказали дурно,то стоит только не говорить в другой раз; вам еще пятьдесят лет впереди.

— О, я знаю, что мне надо быть очень молчаливым с людьми.Самый подлый из всех развратов — это вешаться на шею; я сейчас это им сказал, ивот я и вам вешаюсь! Но ведь есть разница, есть? Если вы поняли эту разницу,если способны были понять, то я благословлю эту минуту!

Васин опять улыбнулся.

— Приходите ко мне, если захотите, — сказал он. — Я имеютеперь работу и занят, но вы сделаете мне удовольствие.

— Я заключил об вас давеча, по физиономии, что вы излишнетверды и несообщительны.

— Это очень может быть верно. Я знал вашу сестру, ЛизаветуМакаровну, прошлого года, в Луге… Крафт остановился и, кажется, вас ждет; емуповорачивать.

Я крепко пожал руку Васина и добежал до Крафта, который всешел впереди, пока я говорил с Васиным. Мы молча дошли до его квартиры; я нехотел еще и не мог говорить с ним. В характере Крафта одною из сильнейших чертбыла деликатность.