Дева и цыган - Дэвид Герберт Лоуренс Страница 22

Эта волнами накатывающая тоска по милым сердцу местам, по истинно родным людям вошла в плоть и кровь Иветты. Сегодня ее нестерпимо тянуло в цыганский табор. Он стал ей роднее дома, и все из-за мужчины в зеленой фуфайке. Ее дом там, где этот человек, среди фургонов, детворы, старух. Все ей там мило и дорого, словно там родилась. Интересно, а «видит» ли ее сейчас цыган? Вот она сидит на табурете, вот поднялась, многозначительно посмотрела на цыгана и пошла к фургону. Почуял ли он этот взгляд? Почуял?

Зачарованно глядела Иветта на северный склон холма. Там сокрытая от глаз дорога поднималась на вершину и вела дальше, к мысу Бонсалл. Но не шелохнется темная стена, и Иветта скользит взглядом вниз. У подножия холма река круто поворачивала — путь ей преграждал ряд валунов — и с грозным рокотом мчалась вдоль сада к мосту. Такой полноводной Иветта ее не помнила. От ила и песка вода помутнела, стала точно разбавленное молоко. Слушай, что говорит вода, повторила она про себя. А что ее слушать, она вовсе не говорит, а рычит!

Снова взглянула Иветта на разъяренную реку, бившую о валуны на излучине. Прямо над ней, по склону, обращенному на юго-запад, бежали черные огородные грядки, упрямо тянулись к солнцу фруктовые деревья. Дальше по склону, выше дома и огорода, стояла рощица чахлых лиственниц. Там, на краю огорода, у самой опушки, работал садовник.

Иветту окликнули. То были тетя Цецилия и тетя Нелл. Они шли к воротам и махали ей на прощание. Вот тетя Цецилия напряглась и, перекрывая шум воды, крикнула:

— Я скоро вернусь! Не забудь, бабушка в доме одна!

— Хорошо! — крикнула Иветта, но ее скорее всего не услышали.

Она снова уселась на скамью. Вон две жалкие фигурки в долгополых пальто медленно перебрались через мост и стали карабкаться по тропинке на соседний холм. У тети Нелл в руках был саквояж, в нем она привезла кое-что для бабушки, а увозила дары настоятельского огорода из кладовки со съестным. Все меньше и меньше черные фигурки на белой тропе, все выше и выше поднимаются они к деревне Пэплуик. Тете Цецилии что-то там понадобилось.

Потускнело солнце, уже близок закат. Какая жалость! Какая жалость, что кончается солнечный день, придется идти обратно в дом, в опостылевшие комнаты, где бабушка. Да и тетя Цецилия в деревне не задержится — уже шестой час. А вскорости понаедут из города и все остальные, злые, усталые.

Иветта с тоской огляделась, и вдруг за рокотом реки, со стороны дороги, скрытой лиственницами, ей послышался перестук копыт и скрип колес. Поднял голову садовник. Иветта отвернулась, прошла еще немного вдоль бушующей реки. До чего же не хочется возвращаться в дом! Она посмотрела на дорогу, не показалась ли тетя Цецилия. Тогда, конечно, придется уходить из сада.

Иветта услышала крик и обернулась. По тропинке меж лиственниц к дому опрометью несся цыган. Замелькала на далеком склоне и фигурка садовника — он тоже пустился бежать. И тут же позади страшно ухнуло, и покатился, все ширясь, оглушительный рокот. Цыган махал рукой — обернись!

Иветта оглянулась и в ужасе остолбенела: от излучины реки стеной двигалась огромная, с лохматой пенистой шапкой, бурная волна. Страшный рев, точно многогласный львиный рык, подавил все вокруг. Иветта застыла, не в силах пошевелить ни ногой, ни рукой. Столь велико было ее изумление перед чудодейкой-стихией. Хотелось увидеть все до конца. Но не успела она и глазом моргнуть, как огромный ревущий вал подкатил к ногам. От ужаса Иветта едва не лишилась чувств. Цыган что-то снова крикнул. Иветта подняла глаза — он был уже близко, бежал что есть мочи, черные глаза выпучились.

— Беги! — заорал он, схватив ее за руку.

И тут же их настигла волна, заплела Иветте ноги, закрутила водоворотом. Адский шум вдруг представился ей безмолвием. Ненасытные валы набрасывались на сад, круша и подминая все вокруг. Цыган, нащупывая зыбкую землю под ногами, борясь с течением, тащил Иветту за руку. Сознание девушки помутилось, словно неведомые хляби разверзлись у нее в душе. Подле тропинки, огибавшей дом, оставался еще сухой бугорок, к нему-то и устремился, боком разрезая волну, цыган. Оттуда он, не выпуская руки Иветты, прыгнул на крыльцо и потянул ее за собой. Но налетел следующий вал, смел на своем пути все, вывернул с корнем деревья. Подхватил он и Иветту с цыганом. Закрутил, замолотил их леденящий водоворот. Иветта лишь чувствовала, как сильные руки держат ее запястье. Их обоих увлекло под воду и понесло, понесло. Иветта обо что-то больно ударилась, но боль отозвалась далеким эхом.

Цыгану удалось вырваться вместе с ней на поверхность. Ухватившись за ствол глицинии, росшей у стены, он удержался на ногах. Волной ветви разметало по всей стене. Голова Иветты была над водой, рука онемела от крепких пальцев цыгана. Она тщетно пыталась нащупать ногами землю. Перед глазами мельтешило так, что ее затошнило. Словно в кошмарном сне, Иветта отчаянно барахталась, но земли все никак не доставала. Лишь сильная рука удерживала ее на плаву. Цыгану удалось притянуть ее к себе, но она вцепилась ему в ногу, лишив опоры. Он снова оказался под водой, однако ствол дерева не выпустил. Еще одно усилие — и Иветта рядом. Изо всех сил ухватилась она за него и наконец встала на ноги. Цыган же едва не разрывался, одной рукой цепляясь за ствол дерева, другой — притягивая Иветту.

Вода доходила ей почти до колен. Они взглянули друг другу в глаза — лица у них исказились, по ним ручьем текла вода.

— Скорее! На крыльцо! — крикнул цыган.

Крыльцо совсем рядом, за углом. Всего четыре шага. Иветта взглянула на цыгана — нет сил! Глаза его по-тигриному зажглись яростью. Он толкнул Иветту вперед, она прильнула к стене, там водоворот меньше. Но за углом ее едва не сбило с ног и отнесло прямо к крыльцу. Цыган не отставал.

Только они взобрались на ступеньки, как снова взрокотало, и дом зашатался. Снова забурлила, поднимаясь все выше, вода. Но цыган успел распахнуть дверь, и вода внесла их с Иветтой в прихожую, швырнула к лестнице, ведущей на второй этаж. Перед глазами Иветты мелькнула бабушка, нелепо-неповоротливая, приземистая, словно тумба. Волна настигла старуху в коридоре — та выходила из столовой. Она вскинула руки, рот раскрылся, точно разверстый гроб, раздался истошный вопль.

Больше Иветта ничего не видела, не слышала, не понимала. Есть лишь лестница наверх, туда еще не добралась вода, и промокшая, продрогшая девушка, повинуясь инстинкту, с кошачьей цепкостью карабкалась по ступенькам. Добравшись до площадки, она остановилась, вцепилась в перила, выпрямилась во весь рост. Иветту била дрожь, с нее ручьем текла вода. Дом сотрясался под напором стихии, в бурлящем потоке у подножия лестницы она увидела выпачканного илом цыгана. Он, видно, захлебнулся и никак не мог прокашляться. Кепку он потерял, черные слипшиеся пряди упали на глаза, но он неотрывно смотрел на страшный потоп. Иветта проследила за его взглядом и едва не лишилась чувств. Огромным нелепым поплавком на воде качалась бабушка. Лицо у нее побагровело, невидящие голубые глаза выпучились, на губах выступила пена. Вот старческая посиневшая рука уцепилась было за лестничные перила, блеснуло на пальце обручальное кольцо. Цыган уже прокашлялся, откинул со лба волосы, вскарабкался по ступенькам и, глядя на страшное, почерневшее лицо внизу, крикнул: