Падшая женщина - Эмма Донохью Страница 21

— Посмотри на ее нижнюю юбку, — прошептала Мэри. — Это же травчатый атлас, разве нет? — Она тоже научилась подмечать детали и немало этим гордилась.

— Только в разрезе, — презрительно бросила Куколка. — А все остальное, там, где не видно, — простой муслин. А эти бриллианты у нее в ушах — обыкновенные стекляшки. К тому же, — ядовито заметила она, — если она распустит корсет, бьюсь об заклад: ее сиськи вывалятся прямо на живот.

Мэри хихикнула:

— Старая завистливая потаскуха, вот ты кто.

Куколка уперла руки в бока и вздохнула, так что всколыхнулась ее пышная белая грудь.

— Попомни мои слова: она вытянет из него еще пару подарков и продержится пару месяцев, но годового содержания не получит. И еще кое-что… — Парочка вошла в клуб, и Куколка проводила их взглядом. — Могу поклясться: под этими мушками у нее оспины глубиной с твой ноготь.

— А это ты откуда знаешь?

— Да у нее только что спала лихорадка. Она же бледная, как блевотина.

Мэри впитывала все, чему учила ее Куколка. Той ночью она запомнила еще один урок: одежда — это самый большой обман на свете.

Однажды в апреле они проходили по Черинг-Кросс-Роуд. Когда они поравнялись с дверью, что вела в тот самый полуподвал, где жила семья Дигот, Мэри слегка затрепетала. Но Куколка ничего не заметила, и Мэри решила промолчать. Она украдкой взглянула на окно, но стекло было таким грязным, что рассмотреть ничего не удалось. Теперь там мог жить кто угодно. А может быть, и вообще никто.

Ей вдруг пришло в голову, что она изменилась до неузнаваемости. Золотой прииск находился не только у нее между ног. Довольно скоро Мэри поняла, что еще одно сокровище, которым она владеет, — это ее язык. Если она спускала его с привязи, то могла быть такой дерзкой и грубой, как не всякий мужчина. Ее слова ранили, словно бритва. Мэри находила огромное удовольствие в язвительных остротах, однако чаще все же сдерживалась. Ей не хотелось превратиться в злобную ведьму.

Хотя ей все равно было нечего сказать той женщине, что была когда-то ее матерью, даже если бы они и столкнулись где-нибудь на улице. И в любом случае Сьюзан Дигот вряд ли узнала бы свою бывшую дочь, затянутую в корсет, в цветастой жакетке и уже поношенной шелковой юбке, растянутой широкими фижмами. Теперь Мэри выглядела как настоящая горожанка. От нее даже пахло по-другому, резким, дразнящим лимонным ароматом модной туалетной воды.

Какой же дурочкой была Сьюзан Дигот! Она всерьез считала, что любой человек в платье с золотыми галунами лучше и выше ее и чем шире юбка, тем благороднее происхождение! Мэри своими глазами видела, как простые женщины расхаживают по сцене на Друри-Лейн, словно королевы. Куколка открыла ей глаза на все хитросплетения жизни, ее темные закоулки, тупики и подворотни. Постепенно Мэри начало казаться, что герцогиня — это что-то вроде уличной проститутки, которой посчастливилось снять богатого высокородного клиента.

В четырехэтажном доме на Голден-сквер жила леди, некогда известная свету под именем Ангельская Задница. На углу Гайд-парка герцог Кингстонский начал возводить особняк для мисс Чадли, которая была его любовницей уже двенадцать лет — и все еще ему не надоела! Прославленная Китти Фишер, по слухам, готовилась променять всех своих именитых любовников на богатого супруга, члена нижней палаты парламента. Приятное личико и немного удачи — вот и все, что требуется девушке.

Длинными светлыми вечерами Мэри сидела на траве на Лэмз-Кондуит-Филдс, за Холборном, и наблюдала за парочками, что прогуливались вокруг. В воздухе стоял легкий, приятный шум: стрелы лучников со свистом вонзались в мишень, сталкивались кегли на зеленой лужайке; кто-то состязался в борьбе; иногда издалека доносился лай и рычание дерущихся собак. Первый раз со школы она снова взялась за чтение. Она покупала дешевые романы в потрескавшихся переплетах и старалась запоминать длинные слова, что там встречались, — на случай, если это когда-нибудь пригодится. Самой ее любимой книжкой стала «История Памелы Эндрюс». Ее восхищала хитрость служанки, раз за разом отказывавшей своему хозяину и в конце концов выудившей из него предложение руки и сердца. Пожалуйста, вот и доказательство, думала Мэри. Ведь сменила же Памела свой передник на атласный подвенечный наряд и в итоге стала настоящей леди, ничуть не хуже других! В наше время девушка с умом может подняться так высоко, как только захочет, словно сливки на молоке. В этой жизни возможно все.

В мае Мэри исполнилось пятнадцать. Куколка подарила ей шляпку с высоким пышным пером. Между ее прошлой жизнью и настоящей теперь протекала широкая река.

В один из дней каждого месяца все шлюхи вставали особенно рано. День казней.

Был жаркий июль, и сам воздух, казалось, был пропитан запахом мести. Сегодня должны были наконец-то вздернуть мать и дочь Метьярд, а злодейки всегда вызывали у людей особенный интерес. Чтобы влиться в толпу, направлявшуюся от тюрьмы Ньюгейт в Тайберн, Мэри и Куколке пришлось подобрать юбки и хорошенько поработать локтями. Как всегда, на ограде церкви Святого Погребения стоял звонарь и призывал осужденных покаяться, но его было почти не слышно среди общего шума. За это лето Мэри выросла еще больше, но все равно не могла разглядеть преступников поверх голов, поэтому она взобралась на бочку и вытянула длинную шею. «Да смилостивится над вами Господь!» — воскликнул звонарь, когда процессия вслед за повозкой проходила вверх по Холборн-стрит. Мэри сумела протиснуться совсем близко, так что увидела даже бледные лица преступников и их шеи, на которых уже болталась веревка. Повозка подпрыгивала на ухабах; и приговоренные, сидевшие спиной к лошади, стукались друг о друга. Их руки были связаны впереди.

В этот день возок был нагружен как следует.

— Сегодня должны повесить шестерых воров! — прокричала Куколка ей на ухо. — Потом еще троих мошенников, беглого солдата, содомита и девушку, которая удушила своего младенца.

Там же, в повозке, сидел Томас Терлис, знаменитый палач, в своей маленькой черной полумаске. А перед ним, как будто под особой охраной… да, должно быть, это были Метьярды. Никаких следов раскаяния на лицах, отметила Мэри. Дочка выглядела ко всему безразличной, а мамаша тряслась, словно в лихорадке. В кармане у Мэри был камень с острыми краями, и она швырнула его в дочку, но промахнулась.

Повозка проехала мимо, и толпа двинулась следом. Мэри попыталась вообразить мать и дочь Метьярд такими, какими они были раньше, в обычной жизни, а не со спутанными волосами, связанными руками и петлями на шее. Почтенные галантерейщицы — достойные люди, по всему видно — прозвучал в ее голове скрипучий голос Сьюзан Дигот. Женщины, которые долгое время пользовались уважением всего прихода за то, что принимали в учение девиц из работного дома.

Однако из Нэнни Нэйлор они сделали начинку для пирога. Мэри помнила все подробности этого кровавого дела, что сообщались в газетах, — она сама читала их вслух для Куколки. Нэнни Нэйлор покинула Метьярдов в то лето, когда ей исполнилось тринадцать, но девочке так и не удалось рассказать кому бы то ни было, от каких издевательств она бежала. Ей не посчастливилось встретить на пути Долл Хиггинс, которая взяла бы ее к себе. Вместо этого Метьярды нашли ее, приволокли обратно к себе на чердак и привязали к двери, оставив на жаре без еды и питья. Через три дня они начали говорить соседям, что бедняжка Нэнни куда-то подевалась и они не могут ее отыскать. Потом они разрубили ее тело на куски и выбросили в сточную канаву.