Мон-Ревеш - Жорж Санд Страница 21

Сначала она с насмешкой приняла комплименты своему наряду:

— Как, сударь, вы обращаете внимание на наши тряпки? А мне говорили, что вы человек серьезный.

— Кто меня так оклеветал?

— Но вы согласны, что как только начинаешь заниматься нарядами, теряешь всякое право на серьезность!

— Ничуть! Серьезность серьезности рознь, и о нарядах можно сказать то же самое. Видеть в предмете туалета лишь его стоимость и великолепие — мелко; но уметь выбрать ткань, сочетание цветов, гармонию — искусство, и я объявляю вам, что вы настоящая художница.

— Ваше одобрение должно мне льстить; романисты обязаны разбираться в этом, чтобы создавать типы. Ну, а какому характеру среди ваших персонажей вы приписали бы мой наряд? Какую душу разоблачили бы мои тряпки: причудливую или глубокую, мужественную или робкую?

— Пожалуй, в ней будет всего понемногу, пикантные контрасты и роковые загадки, за разгадку которых можно было бы отдать жизнь.

— Молчи! — шепнула Эвелина обратившейся к ней Натали. — Я слушаю признание в любви. Объяснитесь получше, — повернулась она к Тьерре, — и не заводите со мной слишком литературного разговора, я девушка деревенская. Скажите просто, что я такое, о чем я думаю.

— До этого дня вы ничего не любили.

— Неправда, я любила свою лошадь.

— Ага, вы согласны — только свою лошадь?

— О, моих родителей, мою семью — это естественно…

— А больше всего вы любите самое себя?

— Но вы, кажется, оскорбляете меня, а я предпочитаю комплименты, предупреждаю вас.

— Я вам их делать не буду. У вас может быть ужасная душа, отвратительный характер!

— Ты называешь это признанием в любви? — спросила Эвелину внимательно слушавшая их разговор Натали.

Эвелина расхохоталась и посмотрела Тьерре прямо в глаза.

— А я вас нахожу очаровательным; пожалуйста, продолжайте.

— Это вас забавляет? Так и должно быть. Вы знаете, что можете заставить людей страдать, и настрадаются они из-за вас немало.

— Кто же именно? Люди, достаточно безумные, чтобы полюбить меня?

— Или сказать вам об этом, — многозначительно улыбнувшись, ответил Тьерре.

— Признайся, улыбка у него хороша, — шепнула Эвелина Натали, в то время как Тьерре отвечал своему соседу слева.

— Ну вот ты и влюбилась! В глупца или в безнравственного человека! — пожала плечами Натали.

— Безнравственного? Если он влюбился в меня с первого взгляда, он относится к первой категории; если он влюбился в мою мачеху и пользуется мной как ширмой, он относится ко второй категории. Что ж, увидим!

К концу завтрака приехал Флавьен и, узнав, что все еще сидят за столом, прошел в гостиную через сад, полюбовался тем, как удачно Тьерре сумел поместить его подношение, и тихонько велел Крезу отнести подписанную им доверенность в рабочий кабинет Дютертра. Потом он пошел осматривать сады, не желая присутствовать, словно провинциал, при своем торжестве.

Торжество было полным. С одной стороны, очаровательный клавесин, на который так зарилась Эвелина, но оцененный по достоинству и Олимпией, с другой — сердечная и лестная для хозяина дома шутка с подписанной и скрепленной печатью доверенностью, которую секретарь Дютертра принес ему в гостиную. Молодому дворянину удалось показать себя в самом выгодном свете; впечатление еще усилилось, когда Крез, призванный по настоянию Тьерре, рассказал по-своему, как господин де Сож взялся угадать, что могло понравиться дамам из Пюи-Вердона.