Под деревом зеленым или Меллстокский хор - Томас Гарди Страница 21

Подоконник в гостиной был расположен высоко над полом и с наклоном книзу, а под ним стояла широкая низкая скамья, которая, так же как и стена позади нее, всегда находилась в густой тени; это было большим неудобством, но зато гостям не так бросались в глаза шелуха и брызги воды, разбрасываемые канарейкой из подвешенной в окне клетки. Стекло в оконной раме, разделенной толстым переплетом на ромбы, было, особенно в нижней части, все в узелках различных оттенков зеленого цвета. Фэнси очень хорошо знала, что, если смотреть через эти узелки, предметы за окном искажаются самым нелепым образом: шляпы отделяются от голов, плечи - от туловищ, спицы колес разлетаются в беспорядке, а прямые стволы елей изгибаются серпом. Посередине потолка проходила балка; сбоку в нее был вбит большой гвоздь, предназначенный исключительно для шляпы Джеффри, а над гвоздем темнела полукруглая полоса - след от полей этой шляпы, которую частенько вешали на гвоздь насквозь промокшей.

Комната была чрезвычайно странно обставлена. Принцип, по которому Ной заселил свой ковчег, распространялся здесь на неодушевленные предметы каждый был представлен дважды. Двойственность в меблировке была придумана предусмотрительной матерью Фэнси и проводилась с момента появления девочки на свет. Зачем - было ясно любому: второй комплект предназначался в приданое Фэнси. Самой заметной парой были тикавшие наперебой двое часов с зелеными циферблатами и недельным заводом; одни из них отбивали двенадцать часов за две с половиной минуты: другие - за три; одни причудливыми завитушками сообщали, что их изготовил Томас Вуд, на других - украшенных сводчатым верхом и вообще отличавшихся более вызывающей внешностью - значилось имя Изикиела Сондерса. Отчаянное соперничество этих двух ныне уже покойных кэстербриджских часовщиков было после их смерти наиболее выразительно увековечено в доме Джеффри. К сей главной статье будущего приданого справа примыкали два кухонных столика с полками - каждый с полным набором чашек, блюдец и тарелок; кроме того, налицо были две этажерки, две большие Библии, две жаровни и, наконец, два стоящих вперемешку гарнитура стульев.

Самое уютное место в комнате было против камина. Там хватало места не только для самого Джеффри, но и для кресла и рабочего столика его жены, причем оба располагались так, что их не обдавало жаром от пылающего очага; над очагом было тоже достаточно простора - там помещались деревянные жерди, к которым подвешивали для копчения куски грудинки; свисавшие с них длинные лохмотья сажи раскачивались на сквозняке, точно обветшалые знамена на стенах древних замков.

Все эти качества были присущи большинству каминов округи, но этот камин обладал одной достопримечательностью, которая не только привлекала к нему интерес случайных титулованных посетителей - для тех любой камин в простом доме был до некоторой степени диковиной, - но и вызывала восхищение друзей, привычных к очагам обычного местного образца. Этой особенностью было маленькое оконце в трубе чуть повыше очага, к которому нежно льнули кольца дыма, отклонявшиеся от перпендикулярного пути. Под оконцем помещалась полка, испещренная черными кругами - отпечатками от раскаленного дна кружек, которые ставили сюда, после того как их содержимое подогрелось в горячем пепле очага; круги эти придавали полке сходство с конвертом, побывавшим во множестве почтовых отделений.

Фэнси порхала по комнате, накрывая на стол, и, наклоняя голову то вправо, то влево, напевала обрывки песенок, которые возникали у нее в уме, как грибы после дождя. Наверху слышались шаги миссис Дэй. Наконец Фэнси подошла к двери.

- Отец! Обедать!

Лесник, высокий и сухощавый мужчина, размеренным шагом прошел мимо окна и через секунду вошел в комнату. Первое, что в нем обращало на себя внимание, была привычка все время смотреть вниз, словно он старался вспомнить что-то, сказанное вчера. Его лицо бороздили даже не морщины, а скорее трещины, а под глазами и над ними залегали глубокие складки, казавшиеся добавочными веками. Нос у него задирался кверху, - след одной из схваток с браконьерами, - и, когда заходящее солнце светило леснику в лицо, собеседники могли заглянуть ему глубоко в ноздри. Человек он был суровый, а в минуту раздражения мог бы показаться грубым, если бы не смягчающее влияние прирожденной душевной честности, которая, однако, при отсутствии гибкого ума, не мешала ему частенько проявлять бессмысленное упрямство.

Хотя с приятелями побогаче Дэй не был таким уж молчальником, посторонних он редко удостаивал словом, а со своим отловщиком Енохом объяснялся главным образом кивками. Они так хорошо изучили друг друга и их обязанности были им настолько привычны, что нужды разговаривать по делу у них почти не возникало; пускаться же с отловщиком в праздные разговоры лесник считал ниже своего достоинства ввиду тождества их кругозоров и поразительно независимого образа мыслей Еноха, совершенно неуместного, по мнению лесника, в его подчиненном положении.

Точно через три минуты после лесника в дом вошел Енох (помогавший хозяину в саду), Этот интервал он установил не без размышлений и неуклонно его соблюдал, обнаружив, что четырехминутное опоздание уже расценивалось как пренебрежение к порядкам, установленным в доме, а одновременное появление с лесником выдавало чрезмерный интерес к еде.

- Что-то ты сегодня поспешила с обедом, Фэнси, - сказал лесник, усаживаясь за стол и взглядывая на часы. - Этот твой Изикиел Сондерс опять убежал вперед против Томаса Вуда.

- А я брала посередине, - ответила Фэнси, тоже посмотрев на часы.

- Держись лучше Томаса, - сказал ей отец. - У него и стук-то надежнее сразу видно, что на него можно положиться. А время он показывает точно, все равно что городские часы. Ну, а где ж твоя мачеха?

Не успела Фэнси ответить, как за окном послышался стук колес и раздался голос Ричарда Дьюи, возвестившего о своем появлении громогласным: "Тпрру, Красотка!"

- Глянь-ка, Дик уже приехал за тобой, Фэнси, и тоже раньше времени. Ну что ж, зови парня с нами обедать.

Дик вошел в комнату, всем своим видом давая понять, что интересуется Фэнси не больше, чем любой другой своей соотечественницей. Все сели за стол. Дик был несколько обескуражен тем, что Фэнси держалась с ним совершенно непринужденно, словно совсем забыв об их случайных встречах, но решил не огорчаться по этому поводу. Енох сидел наискосок от него на дальнем конце стола под угловой посудной полкой и пил сидр из высокой кружки, разрисованной коричневыми елками. Он изредка вставлял словечко в общий разговор и вообще находился в выгодном положении, поскольку мог пользоваться всеми удобствами застольной беседы (хотя и не слишком оживленной), но не был обременен обязанностью ее поддерживать.

- Что ж это твоя мачеха не идет, Фэнси? - опять спросил Джеффри. - Ты уж извини ее, Дик, у нее иногда бывают странности.

- Ну конечно, - отозвался Ричард таким тоном, словно для него было привычным делом извинять людей со странностями.

- Вторые жены - это, брат, чудной народ.

- Совершенно справедливо, - сочувственно подтвердил Дик, хотя, к чему относилось сочувствие, было неясно.