Униженные и оскорбленные - Федор Достоевский Страница 20

Я пришел к Наташе уже поздно, в десять часов. Она жила тогдана Фонтанке, у Семеновского моста, в грязном «капитальном» доме купцаКолотушкина, в четвертом этаже. В первое время после ухода из дому она и Алешажили в прекрасной квартире, небольшой, но красивой и удобной, в третьем этаже,на Литейной. Но скоро ресурсы молодого князя истощились. Учителем музыки он несделался, но начал занимать и вошел в огромные для него долги. Деньги он употреблялна украшение квартиры, на подарки Наташе, которая восставала против егомотовства, журила его, иногда даже плакала. Чувствительный и проницательныйсердцем, Алеша, иногда целую неделю обдумывавший с наслаждением, как бы ей чтоподарить и как-то она примет подарок, делавший из этого для себя настоящиепраздники, с восторгом сообщавший мне заранее свои ожидания и мечты, впадал вуныние от ее журьбы и слез, так что его становилось жалко, а впоследствии междуними бывали из-за подарков упреки, огорчения и ссоры. Кроме того, Алеша многопроживал денег тихонько от Наташи; увлекался за товарищами, изменял ей; ездил кразным Жозефинам и Миннам; а между тем он все-таки очень любил ее. Он любил еекак-то с мучением; часто он приходил ко мне расстроенный и грустный, говоря,что не стоит мизинчика своей Наташи; что он груб и зол, не в состоянии пониматьее и недостоин ее любви. Он был отчасти прав; между ними было совершенноенеравенство; он чувствовал себя перед нею ребенком, да и она всегда считала егоза ребенка. Со слезами каялся он мне в знакомстве с Жозефиной, в то же времяумоляя не говорить об этом Наташе; и когда, жалкий и трепещущий, онотправлялся, бывало, после всех этих откровенностей, со мною к ней (непременносо мною, уверяя, что боится взглянуть на нее после своего преступления и что яодин могу поддержать его), то Наташа с первого же взгляда на него уже знала, вчем дело. Она была очень ревнива и, не понимаю каким образом, всегда прощалаему все его ветрености. Обыкновенно так случалось: Алеша войдет со мною, робкозаговорит с ней, с робкою нежностию смотрит ей в глаза. Она тотчас же угадает,что он виноват, но не покажет и вида, никогда не заговорит об этом первая,ничего не выпытывает, напротив, тотчас же удвоит к нему свои ласки, станетнежнее, веселее, – и это не была какая-нибудь игра или обдуманная хитрость с еестороны. Нет; для этого прекрасного создания было какое-то бесконечноенаслаждение прощать и миловать; как будто в самом процессе прощения Алеши онанаходила какую-то особенную, утонченную прелесть. Правда, тогда еще делокасалось одних Жозефин. Видя ее кроткую и прощающую, Алеша уже не мог утерпетьи тотчас же сам во всем каялся, без всякого спроса, – чтоб облегчить сердце и«быть по-прежнему», говорил он. Получив прощение, он приходил в восторг, иногдадаже плакал от радости и умиления, целовал, обнимал ее. Потом тотчас жеразвеселялся и начинал с ребяческою откровенностью рассказывать все подробностисвоих похождений с Жозефиной, смеялся, хохотал, благословлял и восхвалялНаташу, и вечер кончался счастливо и весело. Когда прекратились у него вседеньги, он начал продавать вещи. По настоянию Наташи отыскана была маленькая,но дешевая квартира на Фонтанке. Вещи продолжали продаваться, Наташа продаладаже свои платья и стала искать работы; когда Алеша узнал об этом, отчаянию егоне было пределов: он проклинал себя, кричал, что сам себя презирает, а междутем ничем не поправил дела. В настоящее время прекратились даже и эти последниересурсы; оставалась только одна работа, но плата за нее была самая ничтожная.

С самого начала, когда они еще жили вместе, Алеша сильнопоссорился за это с отцом. Тогдашние намерения князя женить сына на КатеринеФедоровне Филимоновой, падчерице графини, были еще только в проекте, но онсильно настаивал на этом проекте; он возил Алешу к будущей невесте, уговаривалего стараться ей понравиться, убеждал его и строгостями и резонами; но делорасстроилось из-за графини. Тогда и отец стал смотреть на связь сына с Наташейсквозь пальцы, предоставляя все времени, и надеялся, зная ветреность илегкомыслие Алеши, что любовь его скоро пройдет. О том же, что он можетжениться на Наташе, князь, до самого последнего времени, почти пересталзаботиться. Что же касается до любовников, то у них дело отлагалось доформального примирения с отцом и вообще до перемены обстоятельств. Впрочем,Наташа, видимо, не хотела заводить об этом разговоров. Алеша проговорился мнетайком, что отец как будто немножко и рад был всей этой истории: ему нравилосьво всем этом деле унижение Ихменева. Для формы же он продолжал изъявлять своенеудовольствие сыну: уменьшил и без того небогатое содержание его (он былчрезвычайно с ним скуп), грозил отнять все; но вскоре уехал в Польшу, заграфиней, у которой были там дела, все еще без устали преследуя свой проект сватовства.Правда, Алеша был еще слишком молод для женитьбы; но невеста была слишкомбогата, и упустить такой случай было невозможно. Князь добился, наконец, цели.До нас дошли слухи, что дело о сватовстве пошло, наконец, на лад. В то время,которое я описываю, князь только что воротился в Петербург. Сына он встретилласково, но упорность его связи с Наташей неприятно изумила его. Он сталсомневаться, трусить. Строго и настоятельно потребовал он разрыва; но скородогадался употребить гораздо лучшее средство и повез Алешу к графине. Еепадчерица была почти красавица, почти еще девочка, но с редким сердцем, сясной, непорочной душой, весела, умна, нежна. Князь рассчитал, что все-такиполгода должны были взять свое, что Наташа уже не имела для его сына прелестиновизны и что теперь он уже не такими глазами будет смотреть на будущую своюневесту, как полгода назад. Он угадал только отчасти... Алеша действительноувлекся. Прибавлю еще, что отец вдруг стал необыкновенно ласков к сыну (хотявсе-таки не давал ему денег). Алеша чувствовал, что под этой лаской скрываетсянепреклонное, неизменное решение, и тосковал, – не так, впрочем, как бы онтосковал, если б не видал ежедневно Катерины Федоровны. Я знал, что он ужепятый день не показывался к Наташе. Идя к ней от Ихменевых, я тревожноугадывал, что бы такое она хотела сказать мне? Еще издали я различил свет в ееокне. Между нами уже давно было условлено, чтоб она ставила свечку на окно,если ей очень и непременно надо меня видеть, так что если мне случалось проходитьблизко (а это случалось почти каждый вечер), то я все-таки, по необыкновенномусвету в окне, мог догадаться, что меня ждут и что я ей нужен. В последнее времяона часто выставляла свечу...