Записки из подполья - Федор Достоевский Страница 20

Я было даже заплакал, хотя совершенно точно знал в это жесамое мгновение, что все это из Сильвио и из «Маскарада» Лермонтова. {42} Ивдруг мне стало ужасно стыдно, до того стыдно, что я остановил лошадь, вылез изсаней и стал в снег среди улицы. Ванька с изумлением и вздыхая смотрел на меня.

«Что было делать? И туда было нельзя — выходил вздор; иоставить дела нельзя, потому что уж тут выйдет… Господи! Как же это можнооставить! И после таких обид!»

— Нет! — вскликнул я, снова кидаясь в сани, — этопредназначено, это рок! погоняй, погоняй, туда!

И в нетерпении я ударил кулаком извозчика в шею.

— Да что ты, чего дерешься? — закричал мужичонка, стегая,однако ж, клячу, так что та начала лягаться задними ногами.

Мокрый снег валил хлопьями; я раскрылся, мне было не донего. Я забыл все прочее, потому что окончательно решился на пощечину и сужасом ощущал, что это ведь уж непременно сейчас, теперь случится, и ужникакими силами остановить нельзя. Пустынные фонари угрюмо мелькали в снежноймгле, как факелы на похоронах. Снег набился мне под шинель, под сюртук, подгалстук и там таял; я не закрывался: ведь уж и без того все было потеряно!Наконец мы подъехали. Я выскочил почти без памяти, взбежал по ступенькам и началстучать в дверь руками и ногами. Особенно ноги, в коленках, у меня ужаснослабели. Как-то скоро отворили; точно знали о моем приезде. (Действительно,Симонов предуведомил, что, может быть, еще будет один, а здесь надо былопредуведомлять и вообще брать предосторожности. Это был один из тех тогдашних«модных магазинов», которые давно уже теперь истреблены полицией. Днем и всамом деле это был магазин; а по вечерам имеющим рекомендацию можно былоприезжать в гости). Я прошел скорыми шагами через темную лавку в знакомый мнезал, где горела всего одна свечка, и остановился в недоумении: никого не было.

— Где же они? — спросил я кого-то.

Но они, разумеется, уже успели разойтись…

Передо мной стояла одна личность, с глупой улыбкой, самахозяйка, отчасти меня знавшая. Через минуту отворилась дверь, и вошла другаяличность.

Не обращая ни на что внимания, я шагал по комнате и, кажетсяговорил сам с собой. Я был точно от смерти спасен и всем существом своимрадостно это предчувствовал: ведь я бы дал пощечину, я бы непременно,непременно дал пощечину! Но теперь их нет и… все исчезло, все переменилось!.. Яоглядывался. Я еще не мог сообразить. Машинально я взглянул на вошедшуюдевушку: передо мной мелькнуло свежее, молодое, несколько бледное лицо, спрямыми темными бровями, с серьезным и как бы несколько удивленным взглядом.Мне это тотчас же понравилось; я бы возненавидел ее, если б она улыбалась. Ястал вглядываться пристальнее и как бы с усилием: мысли еще не все собрались.Что-то простодушное и доброе было в этом лице, но как-то до странностисерьезное. Я уверен, что она этим здесь проигрывала, и из тех дураков ее никтоне заметил. Впрочем, она не могла назваться красавицей, хоть и была высокогороста, сильна, хорошо сложена. Одета чрезвычайно просто. Что-то гадкое укусиломеня; я подошел прямо к ней…

Я случайно погляделся в зеркало. Взбудораженное лицо мое мнепоказалось до крайности отвратительным: бледное, злое, подлое, с лохматымиволосами. «Это пусть, этому я рад, — подумал я, — я именно рад, что покажусь ейотвратительным; мне это приятно…»