Хуторок в степи - Валентин Катаев Страница 2

Никогда еще Петя не видел своего отца в таком не то чтобывозбужденном, а в каком-то возвышенно-одухотворенном состоянии, как в эти дни.Его обычно доброе, простодушное лицо вдруг стало строгим, помолодевшим. Волосынад высоким лепным лбом были закинуты как-то по-студенчески. И только в старых,покрасневших глазах, полных слез, под стеклами пенсне отражалось такое глубокоегоре, что у Пети невольно сжималось от жалости сердце. Василий Петрович вошел иположил на письменный стол две стопки ученических тетрадок, крепко перевязанныхшпагатом. Прежде чем переодеться в домашний пиджачок, он вынул из заднегокармана сюртука с потертыми шелковыми лацканами носовой платок и долго обтиралмокрые от дождя лицо и бороду. Потом решительно тряхнул головой:

– Ну, мальчики, мыть руки и обедать!

Петя глубоко чувствовал душевное состояние отца, он понимал,что Василий Петрович как-то особенно мучительно переживает смерть Толстого, чтодля него Толстой не только обожаемый писатель, но нечто гораздо большее чуть лине нравственный центр жизни, – но только не мог объяснить это словами.

Настроение отца всегда легко передавалось мальчику, и теперьПетя был весь охвачен сильным душевным беспокойством. Он притих и не спускал сотца блестящих вопросительных глаз.

Павлик же, которому недавно исполнилось восемь лет я он ужебыл гимназистом, ничего этого не знал и не замечал, исключительно занятыйпервыми впечатлениями гимназии, интересами своего приготовительного класса.

– А у нас сегодня на уроке чистописания была обструкция! –сказал он, с видимым наслаждением выговаривая это слово. – «Шкелет»несправедливо удалил из класса одного мальчика – Кольку Шапошникова, – и мы всенезаметно мычали с закрытыми ртами до тех пор, пока «Шкелет» так стукнулкулаком по кафедре, что чернильница подпрыгнула аж на два аршина вверх.

– Перестань, как не стыдно… – сказал отец, страдальческиморщась, и вдруг гневно вспыхнул: – Бессердечные мальчишки, драть вас надо! Каквы смеете издеваться над несчастным, больным педагогом, которому, может быть, ижить-то осталось… Откуда… откуда у вас у всех такое зверство?.. – И, вероятнопродолжая отвечать на мысли, которые мучили его все эти дни, прибавил: –Поймите же, что мир не может держаться на ненависти! Это противоречитхристианству… наконец, здравому смыслу. И это в те дни, когда опускают вмогилу, может быть, последнего настоящего христианина на земле…

Глаза отца покраснели еще больше, он вдруг улыбнулся слабой,просительной улыбкой и, взяв за плечи мальчиков, поочередно заглянул им в лицо:

– Обещайте мне, что вы никогда не будете мучить своихближних!

– Я не мучил, – смущенно сказал Петя.

А у Павлика жалобно сморщилось лицо, и он прижался своейостриженной под нуль головой к отцовскому сюртуку, от которого пахло утюгом инемножко нафталином.

– Папочка, я больше никогда не буду… Мы не подумали, – сказалон, вытирая кулаками глаза, и всхлипнул.