Спросите у пыли - Джон Фанте Страница 18

Пройдя несколько шагов, я обернулся. В футах пятидесяти от меня по пояс в воде пробиралась к берегу Камилла. Она хохотала, она просто задыхалась от смеха, наверное, это была лучшая шутка, сыгранная ею, и когда я увидел, как она с легкостью и изяществом морского котика нырнула в набегающую волну, я подумал, что это уж вовсе не смешно.

Я двинулся ей навстречу, ощущая, как с каждым шагом силы мои возвращаются. Я поймал ее, водрузил на плечи, затем, не обращая внимания на крики, царапанье, выдирание волос, поднял так высоко насколько хватило силы в руках и швырнул в небольшую лужу на берегу. От удара у нее перехватило дыхание. Я подскочил, схватил обеими руками ее за волосы и ткнул лицом в грязный песок. Я оставил ее в луже, ползающую на четвереньках, плачущую и причитающую, а сам пошел к автомобилю. Припомнив, что она говорила об одеялах под задним откидным сиденьем, я достал их, завернулся и улегся на теплый песок.

Вскоре Камилла выбралась из лужи и предстала предо мной. Мокрая и свежая, она с гордостью демонстрировала свою наготу.

— Я все еще нравлюсь тебе?

Я молча косился на нее, качал головой и усмехался. Она встала на одеяло и попросила подвинуться. Я освободил место, и она легла рядом. Тело ее было гладким и холодным. Она попросила обнять ее, я обнял, и она поцеловала меня влажными и прохладными губами. Мы лежали довольно долго, я был встревожен, расстроен, и желание не возникало во мне. Что-то вроде серого, мрачного цветка росло между нами, и мысль о пропасти, разделяющей нас, обретала все более определенные формы. Я не знал, что это было. Я чувствовал ожидание Камиллы. Поглаживая ее живот и ноги, я искал это глупое возбуждение, я рвался к нему изо всех сил, пока она ждала, пока она ворошила и терзала мои волосы, пока она молила меня, но ничего не получалось, вообще ничего. Всплывали обрывки письма Хэкмута, мелькали мысли о том, что следует описать, но похоти не было, лишь страх и стыд, и унижение. Я набросился на себя с обвинениями, я принялся ругать и проклинать себя, мне захотелось вскочить и броситься в океан. Камилла уловила мое отступление. Усмехнувшись, она села и взялась сушить волосы одеялом.

— Я думала, ты хочешь меня.

Я ничего не мог ответить на это, просто пожал плечами и встал. Мы оделись и поехали обратно в Лос-Анджелес. Мы не разговаривали. Она курила и как-то странно смотрела на меня, поджав губы и выпуская дым прямо мне в лицо. Я выдернул сигарету у нее изо рта и выбросил на дорогу. Она прикурила другую и теперь затягивалась медленно, самодовольно и с презрением. Я ненавидел ее за это.

На востоке из-за гор поднимался рассвет. Золотые полосы света прорезали небо, словно прожекторы. Я достал письмо Хэкмута и в очередной раз перечитал его. Там, далеко, на Востоке, в Нью-Йорке, возможно, в это время в свой офис входит Хэкмут. Где-то в этом офисе лежит моя рукопись «Давно утраченные холмы». Любовь — это не все, что есть в жизни. Женщины — не единственная радость. Писатель должен беречь свою энергию.

Мы въехали в город. Я объяснил Камилле, где живу.

— Банкер-Хилл? — рассмеялась она. — Да, это место для тебя.

— Абсолютно. В мой отель мексиканцев не пускают.

Мы оба чувствовали отвращение. Она подъехала к отелю и заглушила двигатель.

Я сидел, пытаясь что-нибудь добавить к сказанному, но так и не нашелся. Выбравшись из автомобиля, я кивнул на прощание и направился к отелю. Я чувствовал ее взгляд, будто мне между лопаток вонзили пару ножей. Лишь я подошел к двери, она позвала меня.

Я вернулся.

— Не поцелуешь меня на прощанье?

Я поцеловал.

— Нет, не так.

Ее руки обвили мою шею. Она притянула меня к себе и вдруг впилась зубами в нижнюю губу. Боль обожгла с головы до пят. Я колотил Камиллу до тех пор, пока она не отцепилась. И потом, откинув руку на соседнее сиденье, она улыбалась и наблюдала, как я улепетываю в отель.

Я достал платок и приложил к губе, на материи осталось кровяное пятно. В сумраке коридора я шел к своей комнате, и как только дверь закрылась за мной, огромное желание, которое так упиралось до этого, вдруг возникло и охватило меня. Оно крошило мой череп, донимало зудом в пальцах. Я бросился на кровать, схватил подушку и разодрал ее.