Страсти ума - Ирвинг Стоун Страница 17

При встрече с Зигмундом профессор Брюкке был раздражен именно этим заявлением Бильрота. До этого тлеющий антисемитизм находился в подполье. Евреи и, добропорядочные горожане свободно общались на интеллектуальном, артистическом, научном и даже светском уровнях. Публичный выпад Бильрота был первым, исходившим от официального лица, с того времени, когда в 1669–1670 годах император Леопольд I изгнал евреев из старого города и вынудил их поселиться на противоположной стороне Дунайского канала, во Втором округе. Выпад вновь придал респектабельность такому предрассудку.

Теодор Бильрот хотел стать музыкантом, но родители уговорили его пойти в медицину. Его близким другом был Иоганн Брамс, и многие произведения композитор впервые исполнил сам в доме Бильрота. Своей любовью к музыке Бильрот был похож на профессора Брюкке – наполовину ученый, наполовину артист.

И вот сейчас семь ассистентов и помощников профессора собрались около пациента, ожидая появления светила. В зале стояла благоговейная тишина, и взоры всех были устремлены на дверь.

Вошел доктор Бильрот – красивый мужчина пятидесяти трех лет с короткой седеющей бородкой и в очках без оправы, съехавших на кончик носа. Его помощники выстроились по стойке «смирно», студенты и пришедшие на операцию хирурги встали. Бильрот, которого приглашали как врача к императорам, королям и властелинам Турции, России и других восточных стран, был в дорогом костюме из английской шерсти. Зигмунд слышал, что его заработки достигали сотни тысяч долларов в год. Больница, операционные, оборудование, помощники и молодые профессора предоставлялись в его распоряжение бесплатно. Помимо этого у него был свой частный госпиталь. Ассистенты Бильрота получали тридцать шесть долларов в месяц, помощники профессора – сто шестьдесят шесть, несмотря на то, что некоторые из них достигли среднего возраста и им нужно было содержать семью. Без согласия Бильрота они не могли заниматься частной практикой. Каждому из них он разрешал отдельные частные операции за плату, по мнению Зигмунда достаточную лишь для того, чтобы не впасть в отчаяние.

Доктор Бильрот закатал рукава своего костюма. Он не разрешал белые халаты в операционной, так как считал, что они делают врачей похожими на парикмахеров. Все были без перчаток. Сестер в зал не допускали. Бильрот кивнул старшему из помощников доктору Антону Бельфлеру, в руках которого была история болезни, и тот зачитал ее вслух:

– «Пациент Иосиф Мирбет, сорока трех лет. По–видимому, выпил налитую в водочную рюмку азотную кислоту, приняв ее за лимонад. Симптомы: проходит только жидкость. Все, что он проглотит, вызывает рвоту. Ощущение большой тяжести в области желудка и боли в спине. Диагноз: язва желудка».

Один из ассистентов закрыл лицо пациента марлей, смоченной хлороформом. Бильрот сделал параллельно ребрам на два сантиметра ниже пупка надрез длиной в двенадцать дюймов. Он перерезал кровеносные сосуды между желудком и пищеводом. Желудок стал свободно–подвижным, и его можно было перемещать. Одни помощники наложили зажимы на кровеносные сосуды и скобы, чтобы держать разрез открытым, другие осушали тампонами полость от крови. Зигмунд удивился, как мало ее было. Бильрот внимательно осмотрел полость, делая замечания, которые заносились ассистентом в историю болезни под точно выполненным им же рисунком разреза.

Подложив руку под свободноподвижный желудок и двенадцатиперстную кишку, Бильрот надрезал их скальпелем. Он сразу же заметил белесые ткани, расходящиеся веером от входа из желудка в двенадцатиперстную кишку. Он резко остановился, поднял голову и сказал, обращаясь к залу:

– Мы ошиблись. Это не язва и не рубец от ожога азотной кислотой. Двенадцатиперстная кишка настолько уплотнена, что через нее может пройти лишь булавка. Мы вынуждены удалить десять сантиметров двенадцатиперстной кишки и часть желудка.

Ассистент продолжал капать хлороформ на марлю, а Бильрот занялся удалением пораженных участков. Поскольку диаметр двенадцатиперстной кишки был наполовину меньше прохода в желудок, он наложил сначала шов на желудок, а затем подогнал по размерам оба прохода. После этого сшил их таким образом, чтобы пища и жидкость не проникали через стежки. Закончив эти манипуляции, он стянул внешний разрез шелковой лигатурой.

Через пятнадцать минут операция была закончена. Удаленные части были помещены в сосуд для исследования в лаборатории патологии. Бильрот вымыл руки сулемой. Молодой помощник подал ему полотенце. Он вытер руки, опустил незапятнанные рукава костюма, поклонился своим помощникам и аудитории и, исполненный внутреннего достоинства, покинул зал.

Врачи и студенты, выходившие из зала, восхищенно гудели. В зале остались сотрудники Бильрота и группа из десяти студентов, включая Зигмунда, изучающих хирургию. Они тесным кругом расположились вокруг операционного стола. Старший ассистент Бильрота Бельфлер готовился к очередной операции: пациента мучили нарывы на голове, боль в бедре и неподвижность ноги.

Доктор Бельфлер сказал:

– Не знаю, есть ли какая–либо связь между нарывами на голове и неподвижной ногой. Мы сделаем прокол в больном колене и удалим гной.

Желтоватая жидкость была откачана, рану прижгли и колено завязали.

Зигмунд шагал по Кайзер–Йозефштрассе домой на обед, сожалея, что в ближайшие два месяца не увидит больше чудодейства Бильрота: профессор уезжал в отпуск в Италию, где ему предстояла встреча со своим другом Брамсом.

В качестве аспиранта–хирурга доктор Зигмунд Фрейд должен был работать в палате утром с восьми до десяти, днем – с четырех до шести и изучать литературу с десяти часов до полуночи. В палате в свободное от работы время нужно было читать литературу по вопросам хирургии – статьи публиковались в медицинских журналах – и посещать все операции. Его штаб–квартирой стала операционная. Это была большая, уютная, выкрашенная в белый цвет комната, наполненная солнечным светом, льющимся через высокие окна, выходившие в первый двор, где в тени лип прогуливались в полосатых пижамах больные.

Вернувшись в палату в час дневного дежурства, Зигмунд узнал, что пациента Бильрота – Иосифа Мирбета – подташнивает, но боль в желудке исчезла. Зигмунда поразила быстрота поправки и то обстоятельство, что температура была невысокой.

Следующим его пациентом была пятидесятилетняя Мария Геринг, у которой оперировали грудь для удаления цистосаркомы. Ее сменил семилетний Антон Ленас, нога которого стала короче в результате предыдущей операция; ее нужно было вновь ломать и поверхность излома зачищать. Затем пришел Яков Кипфлингер, сорока пяти лет, с распухшей рукой, в которую была занесена инфекция. В промежутке пришлось заниматься неоперабельными больными; им предстояло отправиться домой умирать.

Зигмунду ке разрешалось самостоятельно оперировать, но его привлекали к другим работам: осушению ран, наложению зажимов, бинтованию. Когда Бильрот уехал, его сотрудники вздохнули с облегчением; они могли допускать ассистентов ближе к больным и тем самым давали им возможность видеть, как пользоваться хирургическим инструментом. Между сотрудниками, особенно молодыми и неженатыми, установились товарищеские отношения, и они стали завсегдатаями в соседнем кафе, куда собирались на поздние трапезы.