Депутат от Арси - Оноре де Бальзак Страница 17

Гревен, будучи во времена Империи мэром Арси, старался услужить всем, и за те годы, что он пребывал на этом посту, ему удалось уладить и предотвратить множество всяких недоразумений. Его прямота, добродушие, честность завоевали ему уважение и любовь всей округи; к тому же всякий почитал в нем человека, пользовавшегося милостью, доверием и поддержкой графа де Гондревиля. Тем не менее, после того как его деятельность как нотариуса и всякое связанное с ней участие в общественных и в частных делах прекратились, жители Арси за какие-нибудь восемь лет совершенно забыли старика, и все только ждали, что не сегодня-завтра услышат о его смерти. Гревен, следуя примеру своего друга Малена, отошел от жизни, ибо жизнь его стала похожа на растительное существование. Он нигде не показывался, копался у себя в садике, подстригал деревья, следил, как принимаются овощи, как наливаются почки, и по-стариковски примеривался понемножку к состоянию трупа. Жизнь этого старца, перевалившего за семьдесят лет, отличалась строгой размеренностью. Подобно своему другу, полковнику Жиге, Гревен вставал на рассвете, укладывался спать в девятом часу и во всем проявлял умеренность и воздержанность скупца. Вина он пил очень мало, но вино это было отменного качества. Он не употреблял ни кофе, ни ликеров; единственное физическое усилие, которое он позволял себе, была работа по уходу за садом. Одевался он всегда одинаково в любую погоду: смазанные оливковым маслом сапоги на толстой подошве, грубые крестьянские чулки, серые суконные брюки на пряжке без подтяжек, синий жилет из тонкого сукна с костяными пуговицами и серый сюртук из той же материи, что и брюки. На голове он всегда носил круглый маленький картуз из норки и не снимал его даже дома. Летом картуз заменялся бархатной черной ермолкой, а вместо толстого суконного сюртука надевался тонкий, шерстяной, светло-серого цвета. Росту Гревен был пять футов четыре дюйма и отличался дородностью здорового, крепкого старика; это делало его походку несколько грузной, а у него и без того была привычка ходить медленно, присущая всем людям, которые ведут сидячий образ жизни.

С раннего утра он тщательно одевался и приводил себя в порядок; брился он сам, затем выходил в сад поглядеть, какая сегодня погода, шел взглянуть на барометр и сам открывал ставни своей гостиной. Затем он брался за лопату, перекапывал грядку, обирал гусениц или полол сорняки, и так у него всегда находилось какое-нибудь дело до завтрака. После завтрака он сидел часов до двух, не вставая с места, переваривая пищу, и думал о чем-нибудь, что придет в голову. Почти каждый день от двух до пяти его навещала внучка; иногда ее приводила служанка, иногда она приходила с матерью. Бывали дни, когда этот точно заведенный порядок жизни нарушался: старик принимал арендную плату и плату натурой; все взносы натурой тут же немедленно продавались. Но эти маленькие треволнения случались только в рыночные дни, раз в месяц. Что он делал с деньгами, этого не знал никто, даже Северина и Сесиль. На этот счет Гревен словно связал себя обетом молчания. Однако все чувства старика к концу жизни сосредоточились исключительно на его дочери и внучке. Их он любил больше, чем свои деньги.

Этот чистенький семидесятилетний старичок с круглой физиономией, высоким облысевшим лбом, голубыми глазами и седой головой отличался удивительной цельностью натуры, что удается сохранить людям, которым никто и ничто в жизни не становилось поперек дороги. Единственный его недостаток, таившийся очень глубоко — Гревену никогда не представлялось случая его обнаружить, — было страшное злопамятство, обидчивость, которую Мален никогда не задевал. Если Гревен оказывал услуги графу де Гондревилю, у него никогда не было повода упрекнуть Малена в неблагодарности; Мален ни разу не обидел, не оскорбил своего друга, которого он знал в совершенстве. Они и теперь говорили друг другу «ты», как в юности, и так же горячо трясли друг другу руки при встрече. Ни разу сенатор не дал почувствовать Гревену разницу в их положении, он всегда старался предупредить желания своего друга детства и не упускал случая предложить ему все, хорошо зная, что тот удовольствуется немногим. Гревен, любитель классической литературы, поклонник чистоты стиля, отличный администратор, обладал серьезными и глубокими познаниями в законоведении; он много потрудился для Малена в этой области: и именно его работа и положила начало славе графа де Гондревиля в Государственном совете как составителя Кодекса. Северина была очень привязана к отцу. Она сама с дочкой чинила его белье; они вместе вязали ему чулки на зиму, заботились обо всех его нуждах, не упуская из виду ни одной мелочи, и Гревен знал, что их чувства к нему лишены всякой корысти: потеряв его, они не утешились бы и миллионным наследством. Старики очень чувствительны к бескорыстной ласке. Каждый день, уходя от отца, г-жа Бовизаж и Сесиль заботились о его обеде на завтра и всегда посылали ему самые ранние фрукты и овощи.

Госпоже Бовизаж всегда очень хотелось, чтобы отец ввел ее в замок Гондревиль и помог ей подружиться с графскими дочками, но мудрый старик много раз объяснял дочери, как трудно было бы ей, жене чулочника из Арси, поддерживать сколько-нибудь прочные отношения с герцогиней Карильяно, которая жила в Париже и только изредка появлялась в Гондревиле, или с блестящей г-жой Келлер.

— Твоя жизнь прожита, — говорил Гревен дочери, — теперь у тебя одна радость — Сесиль, и она, конечно, будет достаточно богата, чтобы предоставить тебе, когда ты прикроешь дело, другие условия, блестящую светскую жизнь, на которую ты имеешь право. Подыщи в зятья человека со средствами, честолюбивого, и тогда ты сможешь уехать в Париж, оставив здесь дурачка Бовизажа. Если я доживу до того, что моя внучка выйдет замуж, я поведу ваш корабль в плавание, минуя подводные камни политических дрязг, как когда-то вел корабль Малена, и вы займете положение не хуже того, какое занимают Келлеры.

В этих скупых словах, которые старый нотариус обронил как-то давно, еще до революции 1830 года, спустя год после того как он удалился на покой в этот домик, мы находим объяснение его растительного существования. Гревен хотел жить, он хотел добиться блестящего положения в обществе для своей дочери, внучки и будущих правнуков. Честолюбие старика простиралось вплоть до третьего поколения. В то время, к которому относятся эти слова, он мечтал выдать Сесиль замуж за Шарля Келлера, и вот теперь он оплакивал свои разрушенные надежды и не знал, что ему предпринять. Не имея никаких связей в парижском свете и не видя в департаменте Об ни одного подходящего жениха для Сесили, кроме молодого маркиза де Сен-Синя, он сомневался, удастся ли ему с помощью золота преодолеть те препятствия, которые Июльская революция воздвигла между убежденными роялистами и их победителями... Счастье его внучки, которой пришлось бы зависеть от гордой маркизы де Сен-Синь, казалось ему до такой степени сомнительным, что он решился положиться в этом деле на друга стариков — на Время. Он надеялся, что его главный враг, маркиза де Сен-Синь, умрет, а тогда, может быть, ему удастся соблазнить ее сына при помощи деда маркиза, старика д'Отсэра, который жил в то время в Сен-Сине и, как полагал Гревен, мог по своей скупости оценить преимущества этого выгодного предложения. Когда течение событий приведет к развязке драмы в замке Сен-Синь, мы объясним, каким образом дед маркиза носил другое имя, чем его внук.