Хозяин Черного Замка и другие истории - Артур Конан Дойл Страница 16

Высказав эту столь же новую, сколь и необыкновенно оригинальную мысль, матушка поцеловала меня, оставив наедине со своими раздумьями.

Следовало признать, что при всей своей отталкивающей наружности доктор Октавиус Гастер имел в обществе полный успех. На следующий день он сумел так расположить к себе всех домочадцев, что буквально слился с обитателями Тойнби-Холла, и полковник и слышать не желал о его отъезде. Все были восхищены глубиной и разнообразием познаний, коими владел этот человек. Ветерану крымской кампании он мог, к примеру, рассказать о ней много такого, о чём тот и не догадывался. Моряку доктор-швед сообщил подробные сведения о прибрежной зоне Японских островов. С моим женихом, заядлым спортсменом, гость завёл беседу о гребле и при этом углубился в такие детали и обнаружил столь недюжинные познания в данной области, что бедный Чарли довольно быстро спасовал и был вынужден оставить эту тему.

При всём том следует отметить, что доктор Гастер был настолько скромен и деликатен в беседе, неизменно оставался столь внимателен и почтителен к собеседнику, что никто из тех, кого он превзошёл в их же собственном хобби, не таил на него ни малейшей обиды. Во всех его словах и действиях чувствовалось присутствие некой незримой силы, спокойной уверенности в себе. Всё это весьма впечатляло окружающих. В качестве примера приведу один случай, который на всех нас произвёл неизгладимое впечатление.

Тревор держал свирепого бульдога. Пёс очень любил хозяина, но любого из нас, кто позволял себе с собакой излишние вольности, ожидал предостерегающий оскал зубов. Нетрудно догадаться, что пёс был на плохом счету у хозяев, но поскольку гостивший студент им очень дорожил и изрядно гордился, было решено – чтобы не прятать псину совсем уж с глаз долой – соорудить на конюшне просторную будку и запереть его там. С того самого часа, как гость появился у нас дома, пёс проникся к нему самой глубокой и нескрываемой антипатией. Едва завидев доктора Гастера, бульдог обнажал грозные клыки и начинал раздражённо рычать. На следующий день после прибытия Гастера, когда мы всей компанией проходили мимо конюшни, внимание доктора привлекло доносившееся оттуда злое рычание.

– Это, должно быть, ваша собака, господин Тревор, не так ли? – поинтересовался иностранец.

– Да, это Таузер, – подтвердил Тревор.

– Бульдог, если не ошибаюсь. Эта собака на континенте считается типично английской породой.

– Верно, к тому же он чистокровный, – не без гордости уточнил хозяин пса.

– Бульдоги, как известно, весьма и весьма некрасивые создания. Послушайте, господин Тревор, а не спустить ли вам его с цепи, чтоб мы могли получше рассмотреть вашу собаку при свете дня? Обидно ведь держать взаперти такое сильное, полное жизни животное?!

– Заметьте, он кусается, – ответил ему Тревор не без лукавства. – Но вы, надо полагать, собак не боитесь, господин Гастер?

– Отчего мне их бояться?

Когда Тревор принялся отпирать ворота конюшни, откровенное лукавство читалось на его лице. Чарли в свою очередь начал было говорить, будто шутка зашла слишком далеко и что надо бы вовремя остановиться, но наших слов, сказанных в ответ, оказалось уже неслышно из-за громкого рыка, доносившегося из глубины конюшни.

Все мы, кроме Октавиуса Гастера, быстро попятились, удалившись от конюшни на безопасное расстояние, а он так и остался стоять у порога. Его бледное лицо не выражало ничего, кроме снисходительного любопытства.

– Те две точки, что горят в темноте, – это его глаза? – спросил он.

– Да, – ответил студент, нагнувшись и отстёгивая ошейник.

– Ко мне! – скомандовал Гастер.

И тут внезапно грозное рычание сменилось долгим и протяжным жалобным воем. Вместо того чтобы сделать яростный прыжок – как все ожидали, – пёс начал с шумом зарываться в солому, словно стараясь подальше спрятаться.

– Что, чёрт подери, с ним случилось? – в недоумении воскликнул Тревор.

– Ко мне! – повторно скомандовал Гастер сухим и каким-то металлическим голосом, в котором отчётливо слышны были властные нотки. – Иди сюда!

К нашему немалому удивлению, пёс, семеня лапами, выбежал из ворот конюшни и уселся у ног Гастера. Собака, которая предстала нашему взору, менее всего походила на того злобного пса-бойца Таузера, каким мы все его знали. С обвисшими ушами и поджатым хвостом некогда отважный пёс являл собой наиболее полную картину собачьего унижения.

– Хорошая собака, но уж очень смирная, – заметил швед, поглаживая пса по спине. – Ну а теперь, господин хороший, изволь идти к себе на место!

Повинуясь команде, Таузер развернулся и побрёл обратно в свою конуру. Нам было слышно, как загремела цепь, когда Тревор снова пристёгивал её к ошейнику. Через пару секунд Тревор показался в воротах конюшни, и из пальца у него капала кровь.

– Чёртова псина! – ругнулся хозяин Таузера. – Не могу понять, что на него нашло. Он у меня уже три года и ни разу не укусил.

В эту минуту мне показалось – может быть, только показалось, – будто тонкий шрам на лице нашего загадочного гостя вдруг судорожно сжался – верный признак того, что Гастера разбирает смех. Возвращаясь вновь к своим воспоминаниям тех дней, я начинаю понимать, что именно с этой минуты у меня появилось смутное чувство страха и я начала питать к нашему постояльцу какое-то необъяснимое, непередаваемое отвращение.

IV

Одна неделя сменяла другую, приближая день нашей свадьбы. Октавиус Гастер всё ещё гостил в Тойнби-Холле. Он сумел настолько прочно завоевать расположение хозяина дома, что старый солдат недоверчивым смехом встречал любой намёк на возможный отъезд гостя.

– Вы к нам пожаловали в гости, сударь, и можете оставаться жить у нас, сколько душе заблагорассудится.

Но наш иностранный гость лишь улыбался, пожимая плечами и произнося какие-то слова о прелестях Девоншира, из-за чего настроение у полковника поднималось на весь оставшийся день. Мы с моим возлюбленным были слишком поглощены друг другом, чтобы обращать внимание на то, чем занимается и как проводит свои дни наш шведский гость.

Иногда нам случалось встретить его в лесу во время прогулки. При этом мы неизменно заставали его в самых уединённых местах за чтением каких-то книг. Завидев нас, этот непостижимый человек непременно прятал книгу в карман. Я припоминаю, как однажды мы столь внезапно на него наткнулись, что он не успел убрать книгу и она так и осталась лежать открытой.

– А, это вы, Гастер! – засмеялся Чарли. – Всё трудитесь, что-то изучаете… Вид у вас, простите, эдакого замшелого учёного! А что это у вас за книга в руках? А, вижу! На иностранном языке. Надо полагать, на шведском?

– Вовсе нет. На арабском.

– Не хотите ли вы сказать, что знаете арабский?

– Знаю, и, смею заверить, весьма неплохо.

Перелистывая страницы тронутого плесенью ветхого томика, я спросила, о чём повествует эта книга.