Презрение - Альберто Моравиа Страница 16

Помолчав, Баттиста продолжал:

— Так вот, как я сказал, на Капри у меня вилла, но, к сожалению, я там никогда не бываю… С того времени, как я купил эту виллу, я прожил на ней в общей сложности не больше двух месяцев… Я как раз говорил Рейнгольду, что моя вилла самое подходящее место для работы над сценарием. Во-первых, вас будет вдохновлять пейзаж. Но, помимо этого, как я уже сказал Рейнгольду, пейзаж этот вполне соответствует сюжету фильма.

— Синьор Баттиста, заметил Рейнгольд, работать можно везде… Конечно, и Капри может оказаться подходящим местом… Особенно если, как я предполагаю, мы будем делать натурные съемки в Неаполитанском заливе.

— Вот именно. Рейнгольд говорит, что предпочитает жить в гостинице. У него свои привычки, а кроме того, он любит иногда поразмышлять в одиночестве. Но мне кажется, вы, Мольтени, могли бы поселиться у меня на вилле… Вместе с женой… Этим вы премного обяжете меня наконец-то там кто-то будет жить. На вилле имеются все удобства, а женщину, которая будет вести хозяйство, подыскать нетрудно.

Как обычно, я прежде всего подумал об Эмилии. Подумал и о том, что жизнь на Капри, да к тому же на богатой вилле, могла бы разрешить многие наши трудности. Сказать по правде, не знаю уж почему, но у меня возникла уверенность, что это положит конец всем моим проблемам.

— Спасибо, искренне поблагодарил я Баттисту. Я тоже думаю, что Капри подходящее место для работы над сценарием. Мы с женой будем очень рады погостить у вас.

— Великолепно, договорились, сказал Баттиста и поднял руку, словно желая остановить поток благодарностей, хотя я и не думал в них изливаться. Договорились. Вы отправитесь на Капри, а я приеду к вам погостить… Теперь побеседуем-ка немного о фильме.

"Давно пора", подумал я и пристально посмотрел на Баттисту. Теперь я раскаивался в том, что столь поспешно принял его приглашение. Не знаю почему, но я почувствовал, что Эмилия не одобрила бы моей поспешности. "Я должен был бы сказать, что мне нужно все это обдумать, посоветоваться с женой", упрекнул я себя с некоторым раздражением. Чувство благодарности, с каким я принял приглашение Баттисты. показалось мне неуместным, чуть ли не постыдным.

— Все как будто согласны с тем, продолжал Баттиста, что в кино надо найти что-то новое… Послевоенный период кончился, и возникла необходимость в новой формуле… Возьмем, к примеру, неореализм, он всем уже изрядно надоел. Проанализировав причины, по которым зрителям наскучили неореалистические фильмы, мы, возможно, сумеем понять, какой могла бы быть новая формула.

Я уже говорил, что Баттиста не любил играть в открытую. Он не был циником, во всяком случае, старался не казаться им. В отличие от большинства продюсеров Баттиста редко заговаривал о кассовых сборах; вопрос о прибылях, имеющий для него не меньшее, а, может быть, даже большее значение, чем для других, он всегда оставлял в тени. Если, допустим, ему казалось, что сюжет фильма не обеспечит приличной прибыли, Баттиста никогда не заявлял, как другие продюсеры: "На таком сюжете не заработаешь ни гроша". Нет, он говорил: "Этот сюжет не нравится мне потому-то и потому-то". И причины, которые он приводил, всегда оказывались причинами эстетического или морального порядка. Однако в конечном счете все для него решала все-таки прибыль. После долгих споров о прекрасном и нравственном в киноискусстве, после всего того, что я называл дымовой завесой Баттисты, он неизменно выбирал коммерчески наиболее выгодное решение. Поэтому я уже давно утратил интерес к зачастую долгим и сложным рассуждениям Баттисты о хороших и плохих фильмах, о фильмах нравственных и безнравственных. Я обычно ждал, пока он ступит на твердую почву, а ею постоянно и неизменно оказывалась финансовая сторона вопроса. Теперь я тоже подумал: "Конечно, Баттиста не признается, что неореалистические фильмы надоели продюсерам потому, что они больше не приносят прибыли. Послушаем, как он все это подаст…" И действительно, Баттиста изрек:

— По-моему, неореалистические фильмы надоели всем потому, что это нездоровые фильмы.

После этого он замолчал. Я искоса взглянул на Рейнгольда тот даже глазом не моргнул. Баттиста, который своим молчанием хотел подчеркнуть слово «нездоровые», пояснил:

— Я хочу сказать, что они не помогают жить, не укрепляют веры в жизнь. Неореалистические фильмы угнетают зрителя, они пессимистичны, мрачны. И к тому же они стараются представить Италию страной нищих, к великой радости иностранцев, которым очень выгодно думать, что наша страна нищая страна. Не говоря уже об этом, что само по себе достаточно важно, неореалистические фильмы слишком уж подчеркивают все негативное, все низменное, грязное, ненормальное в жизни человека… Одним словом, это пессимистические, вредные фильмы, фильмы, которые напоминают людям о трудностях, вместо того чтобы помогать им преодолевать эти трудности.

Я смотрел на Баттисту и не мог понять, действительно ли он думает то, что говорит, или это только прием. В его тоне слышалась даже какая-то искренность. Возможно, это была всего лишь искренность человека, который охотно соглашается верить в то, во что ему выгодно верить, но все-таки он казался искренним.

Баттиста продолжал развивать свои мысли. Тембр голоса у него был какой-то неестественный, почти металлический, даже когда он старался быть любезным.

— Рейнгольд сделал мне предложение, которое меня заинтересовало. Он обратил мое внимание на то, что в последнее время большой успех имели фильмы на библейские сюжеты. Они делали самые крупные сборы.

Баттиста отметил это, но словно в скобках, как факт, которому лично он не хотел бы придавать слишком большого значения.

— А почему?.. Потому что Библия самая здоровая книга из всех когда-либо существовавших… Так вот, Рейнгольд сказал мне: "У англосаксов имеется Библия, а у вас, людей средиземноморской культуры, есть Гомер…" Не так ли? Он обернулся к Рейн гольду, словно спрашивая, правильно ли передал его слова.

— Именно так, подтвердил Рейнгольд, но на его расплывшемся в улыбке лице мелькнула тень тревоги.

— Для вас, средиземноморцев, Баттиста продолжал цитировать Рейнгольда, Гомер то же, что Библия для англосаксов. Почему бы нам не сделать фильм, например, по «Одиссее»?

Наступило молчание. Я был ошеломлен и, желая выиграть время, спросил:

— Имеется в виду «Одиссея» целиком или какой-нибудь эпизод из нее?

— Вопрос этот мы уже обсудили, быстро ответил Баттиста, и пришли к выводу, что лучше будет обратиться к материалу всей «Одиссеи». Впрочем, это не так уж важно. Важнее другое. Он повысил голос. Перечитав «Одиссею», я наконец нашел в ней то, что я уже давно и безотчетно ищу… То, чего нельзя найти в неореалистических фильмах. И то, чего, к примеру, я никогда не находил в тех сюжетах, какие в последнее время предлагали мне вы, Мольтени. Одним словом, то, что я чувствую, но не могу хорошенько выразить и что так же необходимо для киноискусства, как и для жизни поэзия.

Я снова взглянул на Рейнгольда. Тот по-прежнему улыбался. Пожалуй, его улыбка стала даже еще шире. Он одобрительно кивал головой. Неожиданно для себя самого я сказал почти резко: