Шуаны, или Бретань в 1799 году - Оноре де Бальзак Страница 16

— В поход! — сердито крикнул он и, сложив депеши, засунул их на донышко треуголки. — Две роты выступят со мной на Мортань. Там шуаны. Вы тоже пойдете со мной, — сказал он Мерлю и Жерару. — Но пусть меня сделают дворянином, если я хоть слово понимаю в этой депеше. Может, я поглупел? Ну, все равно. Идем! Времени терять нельзя.

— А что за дичь была в этом ягдташе, командир? — сказал Мерль, указывая носком сапога на министерский конверт депеши.

— Разрази их гром! Ничего особенного. Опять только пакостят нам!

Если у командира вырывалось то солдатское выражение, которое мы передаем обиняками, оно всегда возвещало бурю, — различные его интонации представляли для полубригады своего рода градусы на термометре терпения командира, и открытый нрав старого вояки давал возможность разбираться в этой шкале так легко, что самый захудалый барабанщик знал ее наизусть, так же как и все вариации его гримасы, когда он вздергивал правую щеку и прищуривал глаза. На этот раз в тоне, которым он произнес эти слова, звучал глухой гнев, и оба его друга умолкли и насторожились. Даже следы оспы на смуглом воинственном лице их командира как будто стали глубже, и оно потемнело. Густая прядь волос, собранная в пучок, перекинулась на эполет, когда он нахлобучил треуголку, и была с такой яростью отброшена на спину, что косицы у висков растрепались. Усы у него встопорщились, он сжал кулаки и, крепко скрестив на груди руки, долго стоял неподвижно, так что Жерар осмелился наконец спросить:

— Когда выступаем? Сейчас?

— Да, если патронташи полны, — пробурчал Юло.

— Полны.

— Ружья на плечо! Шагом марш! — скомандовал Жерар по знаку своего начальника.

Барабанщики выбежали вперед, две роты, назначенные Жераром, двинулись, забили барабаны; командир, погруженный в размышления, казалось, очнулся и вышел из города с двумя своими друзьями, не перемолвившись с ними ни единым словом. Мерль и Жерар молча переглядывались, как будто спрашивая друг друга: «Долго он будет сердиться?» На ходу оба украдкой наблюдали за ним, но он не обращал на них внимания и что-то бормотал сквозь зубы. Несколько раз до слуха солдат долетали фразы, звучавшие как ругательства, но никто не смел произнести при этом ни слова, ибо в серьезных случаях все умели соблюдать строгую дисциплину, привычную для солдат, воевавших в Италии под командой Бонапарта. Большинство из них, так же как и сам Юло, принадлежали к остаткам знаменитых батальонов, выпущенных из Майнца при капитуляции крепости под условием не сражаться на границах, и в армии их прозвали майнцы. Трудно было встретить солдат и командиров, которые так хорошо понимали бы друг друга, как эти майнцы.

На следующий день после выступления командир Юло и оба его друга рано утром уже находились на пути к Алансону, в расстоянии около одного лье от этого города, близ Мортани, в той части дороги, которая идет вдоль пастбищ, орошаемых Сартой. С левой стороны здесь один за другим простираются живописные луга, а справа тянется густой лес вплоть до лесного массива Мениль-Бру, представляя собою — если позволительно заимствовать этот термин у художников — контрастный фон для чудесных речных пейзажей. По краям дороги вырыты здесь глубокие канавы, и земля, которую постоянно выбрасывают из них на поля, образовала высокие откосы, поросшие утесником, как называют на западе Франции дикий дрок. Этот густой кустарник служит зимой прекрасным кормом для лошадей и другого скота, но пока его пышные темно-зеленые ветви еще не были срезаны, за ним прятались шуаны. Поэтому откосы и заросли утесника, возвещавшие путешественникам близость Бретани, в те времена делали эту часть дороги столь же опасной, сколь и красивой. Опасностями, подстерегавшими проезжих на пути от Мортани до Алансона и от Алансона до Майенны, и была вызвана экспедиция Юло; тут открылась наконец затаенная причина его гнева: ему пришлось конвоировать старую почтовую карету, запряженную парой лошадей, медленно тащившуюся за усталыми солдатами. Две роты синих, составлявшие часть мортаньского гарнизона, проводили этот безобразный рыдван до конца своего этапа и пошли обратно, виднеясь вдали черными точками, а их сменил Юло, выполняя ту же обязанность, которую его солдаты справедливо называли патриотической докукой. Одна рота старого республиканца двигалась в нескольких шагах впереди, а другая позади кареты. Юло шел между Мерлем и Жераром, на середине расстояния от авангарда до экипажа. Вдруг он сказал:

— Разрази меня гром! Вы подумайте! Генерал послал нас из Майенны только для того, чтобы мы сопровождали двух вертихвосток, которые едут в этой старой колымаге!

— Однако, командир, вы только что поклонились этим гражданкам, когда мы сменяли конвой, и довольно ловко поклонились!

— Эх, в том-то и срамота! Ведь парижские франты предписывают нам оказывать величайшее уважение их проклятым бабам. Ну, как это можно! Унижать честных людей и храбрых патриотов! Превратить нас в свиту какой-то юбки! Нет, я иду прямой дорогой и не люблю, когда другие виляют! Когда я увидел, что у Дантона куча любовниц, у Барраса куча любовниц, я сказал им: «Граждане, Республика вручила вам бразды правления не для того, чтобы вы позволяли себе утехи старого режима». На это вы мне скажете, что женщины... Ну что ж, все мы люди грешные... Это верно. Славным удальцам, понятно, нужны бабы, славные бабы. Но когда приходит опасность, довольно баловства! Для чего же мы вымели прежние безобразия, если патриоты вздумали их повторять? Поглядите на первого консула, — вот это человек! Никаких баб, всегда за делом! Готов прозакладывать свой левый ус, что ему неизвестно, каким дурацким ремеслом нас заставили тут заниматься.

— Честное слово, командир, — смеясь, ответил Мерль, — я увидел носик той молодой дамы, что прячется в карете, и сознаюсь: всякий, не поступившись своей честью, может, вроде меня, почувствовать охоту покружиться около этой колымаги, чтобы завязать приятный разговор с путешественницами.

— Берегись, Мерль! — вставил Жерар. — Этих пройдох в шляпках сопровождает какой-то гражданин, и на вид он достаточно хитер, чтобы поймать тебя в ловушку!

— Кто? Этот франтик с узенькими глазками? Как они шныряют у него с одной стороны дороги на другую, будто он уже приметил шуанов! А когда за кузовом кареты не видно его лошади и собственного его туловища, он очень похож на селезня, торчащего головой из пирога. Ну, ежели этот олух вздумает помешать мне приголубить хорошенькую малиновку...

— Селезень, малиновка!.. Ох, бедняга Мерль, здорово же ты увлекся пернатыми! Но смотри не доверяй селезню, — глаза у него зеленые и предательские, как у гадюки, и хитрые, как у женщины, когда она «прощает» своего мужа. Я меньше боюсь шуанов, чем таких провожатых, у которых физиономия смахивает на графин с лимонадом.

— Ничего! — весело воскликнул Мерль. — С разрешения командира — рискну! У этой женщины очи как звезды! Все можно поставить на карту, чтобы посмотреть на них.

— Попался наш товарищ! Начинает уже говорить глупости!.. — заметил Жерар.

Юло сделал гримасу и, пожав плечами, ответил:

— Прежде чем садиться за похлебку, советую ее понюхать.