Все люди - враги - Ричард Олдингтон Страница 15

— Они будут удовлетворены в разумных пределах.

— А кто будет устанавливать эти пределы? Министерства? Благодарю покорно!

— С экономической точки зрения вы — паразит, — сказал Стивен, — и как таковой, вы, конечно, будете сметены. Вы не по праву благоденствуете при настоящем несправедливом государственном строе, и, разумеется, вы не хотите, чтобы он изменился. Но он будет изменен вопреки вам и вашему классу. Что бы вы ни говорили, вы не скроете того факта, что народ у нас в цепях невежества, нищеты, рабского труда и безысходности. А как сказал Руссо, народ — это и есть человечество, остальных так мало, что они в счет не идут.

— В таком случае Руссо был несправедлив к себе, потому что он сделал больше, чем миллионы простолюдинов. Истинную пользу человечеству приносят исключительные личности — вожди. А в вашем мире бюрократов их истребят, и тогда наступит застой, а застой — это упадок, это движение вспять. Мы с вами по-разному смотрим на человечество, вы — с количественной, а я — с качественной точки зрения.

— Стало быть, по-вашему, в мире все обстоит благополучно? — насмешливо спросил Стивен.

— Нет, — сказал Тони, вставая. — Сказать по совести, я этого не думаю. Я верю вам и собственным глазам и ушам, которые говорят мне, что у нас много несправедливости. Но я считаю, что меньшее должно служить большему. Состояние общества определяется качеством его вождей и характером подчинения, которого они сумеют достигнуть… Вы в ваших расчетах игнорируете почти все человеческое в человеческой породе. Люди для вас — это просто экономические единицы с некоторыми элементарными потребностями, требующими удовлетворения. Вы отбрасываете все надежды, стремления, побуждения, порывы, трагедии, комедии, взлеты и падения человечества — в сущности, все, что делает жизнь интересной и заманчивой, и предаете нас во власть посредственности, которая расселит всех в бараках с палисадничками и будет снабжать стерилизованным молоком и пьесами Бернарда Шоу. К черту все эти ваши комитеты и системы. Люди должны идти за своими вождями, прирожденными вождями, такими, как, например, Генри Скроп.

— А-а! — саркастически фыркнул Крэнг. — Я так и думал, что мы вернемся к феодализму! Кто был снобом, снобом и останется! Ну что ж, пользуйтесь этим, пока у вас есть возможность, — это недолго продлится!

Энтони вспыхнул, задетый его оскорбительным тоном, но ничего не ответил и попрощался. Он не хотел доставлять удовольствия Крэнгу — зря тот старается вывести его из себя. По дороге домой Тони с удивлением думал, почему после разговора с Крэнгом он всегда чувствовал себя несчастным, неприкаянным, тогда как Генри Скроп, наоборот, взбадривал его и заставлял всегда ощущать, что жизнь — STO чудесное приключение, достойное того, чтобы ради удач терпеть и неудачи. Происходило ли это потому, как говорил Крэнг, что оба они несправедливо пользовались благами жизни за счет рабского положения других людей и поэтому не хотели отказаться от своих преимуществ? Он с усилием отогнал от себя эту неприятную мысль. Тони сознавал, что его возражения Крэнгу были беспомощны, необоснованны, но чувствовал, что должен следовать тому, что подсказывал ему внутренний голос. Этот же голос говорил, что оба они были неправы в своих попытках подогнать человечество под какие-то теории, вместо того чтобы предоставить ему выработать собственные принципы и законы. Ему стало смешно, когда он подумал, как серьезно взяли они на себя роль непризнанных законодателей человечества. И как оба они, в сущности, мало знали! Этакие доморощенные диктаторы! У Тони мелькнула мысль, что социальные реформы нужно проводить раньше всего у себя дома, но и она заставила его тревожно задуматься над тем, что, собственно, под ними следует подразумевать.

Спустя несколько дней, Энтони после бесплодных попыток разрешить непосильные для него вопросы, отправился в Нью-Корт. Генри Скроп сидел на лужайке под громадным кедром в резном дубовом кресле. Колени его были покрыты пледом, перед ним стоял небольшой столик, на котором лежало несколько книг и маленький колокольчик.

— Я видел, как ты ехал парком, — обратился он к подошедшему Энтони, — и позвонил, чтобы принесли стул. Сейчас его принесут. Как поживаешь? Твои родители, надеюсь, в добром здравии?

Огромная борзая появилась из-за дубового кресла, понюхала своим тонким носом ботинки Тони и затем села в живописной позе у ног старика, как бы говоря: «Надеюсь, вы понимаете, сколько усилий мне стоит охранять вас?»

Генри Скроп погладил ее по голове. Тони взял поданный ему стул, уселся и несколько нерешительно начал рассказывать о своем последнем споре с Крэнгом. Старик слушал его внимательно.

— А-а, Крэнг! — протянул он. — Этот ненавистник, потерявший душевное равновесие? Что же, пусть освежит в памяти свои обиды, от этого никому нет вреда, кроме него самого. Я когда-то тоже носился со своими обидами. Что ж, я ничего не имею против этого малого.

Тони удивил небрежный тон Генри Скропа; а он-то старался внушить себе, что во всех этих вопросах самое важное — уметь к ним подойти.

— Я тоже ничего не имею против него, — оказал он, — но Крэнг вызывает во мне какой-то душевный разлад, и потом он такой язвительный, исступленный, завистливый.

— А почему бы ему не встряхнуть тебя немножко? Если бы мы пожили его жизнью, мы тоже, на — верно, были бы завистливы.

— Значит, вы с ним согласны? — удивился Тони.

— Отнюдь. Его отношение к вещам — естественный результат его жизни, так же как мое отношение. — Заметив, что Тони немножко обижен его тоном, он ласково добавил: — Мой милый мальчик, ты ищешь в этих вещах абсолютной истины, как и во всем остальном. Что ж. Это привилегия молодости.

Желание абсолютной справедливости для всех людей — мечта очень благородная, но это только мечта.

Из плохой глины доброго горшка не получится, вот так же и с человеческим обществом, — ну, могут ли такие скверные животные, как человек, создать идеальное общество? Человеческое общество старо и состоит из пестрых лоскутов многих поколений. Крэнг хочет все это распороть и скроить заново. Будь я в твоем возрасте, я, пожалуй, согласился бы с ним.

Но сколько бы он ни распаривал, материал у него останется все тот же — люди.

— Вы, мне кажется, избегаете делать вывод, — неуверенно сказал Энтони. — Вы согласны с тем, что в мире много зла? А вы не думаете, что мы все должны стараться искоренить его?

Генри Скроп засмеялся и погладил собаку.

— Видишь ли, мой дорогой, это проблемы для специалистов, а не для нас с тобой и не для первого встречного. В частности, я так же мало верю этим экспертам, как и кому-либо другому, и очень недолюбливаю разных молодчиков, которые стараются соблазнить нас утопиями, вычитанными из элементарных учебников. По правде сказать, я сомневаюсь, можем ли мы действительно сколько-нибудь улучшить положение вещей. Обычно выходит то ж на то ж или еще хуже.

— Я сказал Крэнгу, что не верю ни в его отвлеченные системы, ни в то, что к людям можно подходить так, словно все люди похожи друг на друга!