Риф, или Там, где разбивается счастье - Эдит Уортон Страница 14

Дарроу все еще стоял на пороге ее номера. Когда она задала свой вопрос, он вошел внутрь и закрыл за собой дверь.

Сердце у него билось чуть сильней, чем обычно, и он не очень представлял, что сейчас сделает или скажет, разве что был совершенно уверен: как бы сильно ни хотелось загладить свою вину, ему достанет ума не признаваться, что не отправил письмо. Он знал: самый худший проступок, в общем, будет меньшей бедой, нежели бесполезное признание; и это явно был тот случай, когда минутная глупость, в случае признания, могла обернуться серьезной обидой.

— О, простите… простите; но вы должны позволить мне помочь вам… Позволите?

Взяв ее руки в свои, он сжал их, рассчитывая, что дружеское пожатие дополнит недостаточность слов. Он почувствовал слабое ответное пожатие и заторопился, не давая ей времени на ответ:

— Разве не жаль тратить так приятно проводимое время на сожаление о чем-то, что могло бы помешать удовольствию?

Она отступила назад, высвободила руки. Выражение трогательной доверчивости исчезло с ее лица, которое внезапно осунулось от подозрения.

— Вы не забыли отправить мое письмо?

Дарроу стоял перед ней смущенный и пристыженный, еще острее сознавая, что выдать свое раскаяние — значит огорчить ее еще больше, чем если его скрыть.

— Что за измышления? — вскричал он, со смехом вскидывая руки.

Ее лицо мгновенно расплылось в улыбке.

— Ну, тогда… я буду только рада; ни о чем не буду сожалеть, кроме того что наше приятное времяпрепровождение кончилось!

Эти слова были так неожиданны, что расстроили все его намерения. Если она больше не сомневается в нем, можно и дальше держать ее в заблуждении; но ее безусловная вера в его слово внушила ненависть к роли, которую он играл. И в тот же самый миг сомнение подняло свою змеиную головку в его собственной груди. Может быть, не она, а скорее он так по-детски доверчив? Разве не была она, пожалуй, слишком готова поверить ему на слово и окончательно забыть неприятный вопрос о письме? Учитывая ее возможный опыт, подобная доверчивость заслуживает подозрения. Но когда их глаза встретились, он устыдился своей мысли и понял, что это на самом деле был предлог приуменьшить собственную вину.

— Зачем нашему приятному времяпрепровождению кончаться? — спросил он. — Почему бы не продлить его еще немного?

Она взглянула на него, ее губы приоткрылись от удивления, но, прежде чем она успела что-то сказать, он продолжил:

— Я хочу, чтобы вы остались со мной… хочу, чтобы у вас, хотя бы несколько дней, было все то, чего у вас никогда не было. Не всегда бывает май и Париж… почему бы не воспользоваться ими сейчас? Вы знаете меня… мы не какие-то незнакомцы… так почему бы не видеть во мне друга?

Она слушала его, немного отстранясь, но ее рука по-прежнему оставалась в его руке. Она была бледна, во взгляде, устремленном на него, ни недоверия, ни возмущения, только откровенное удивление. Он был необычайно тронут этим ее выражением.

— О, пожалуйста! Вы должны остаться. Слушайте… чтобы доказать вам свою искренность, скажу… скажу, что я не отправил ваше письмо… не отправил потому, что очень хотел дать вам возможность провести несколько приятных часов… и потому, что не мог вынести расставание с вами.

Ощущение было такое, будто все это помимо его воли говорит некий злобный свидетель этой сцены, и все же он не жалел, что это было сказано.

Девушка молча выслушала его. Секунду оставалась неподвижной, потом выдернула руку:

— Вы не отослали мое письмо? И сделали это нарочно? А теперь ставите меня в известность, чтобы доказать: лучше бы мне принять ваше покровительство? — Она разразилась смехом, в котором слышалось пронзительное эхо ее прошлого у миссис Мюррет, и одновременно ее лицо изменилось в той же степени, сморщилось, превратившись в злобную белую маску, на которой темным огнем горели глаза. — Спасибо… огромнейшее спасибо, что сказали об этом! И за все остальные благие намерения! Восхитительный план… просто восхитительный, я чрезвычайно польщена и признательна.